Борис Носик - Царский наставник. Роман о Жуковском в двух частях с двумя послесловиями

«Он счел должностью вступить в общество, надеясь хоть несколько быть полезным, особенно в отношении к цели своей, т. е. освобождению крестьян. Но скоро увидел он, что… члены, согласившись с ним в главном его мнении, т. е. в необходимости отпустить крепостных людей на волю, не исполнили сего на самом деле».

Впоследствии, видя, что полного оправдания Тургенева ему не добиться, Жуковский просит освободить его хотя бы от запрета жить вне Лондона:

«Прошу на коленях Ваше Величество оказать мне милость. Смею надеяться, что не прогневаю Вас сею моею просьбою. Не могу не принести ее Вам, ибо не буду иметь покоя душевного, пока не исполню то, что почитаю священнейшею должностью…»

Записка эта возымела действие, Николай смог покинуть Лондон и жить повсюду за границею. Но новая беда постигла семью. Младший брат, Сергей, сошел с ума, и именно Жуковский повез его на излечение в Париж. До последней минуты Жуковский оставался при нем, сам похоронил его на кладбище Пер-Лашез, потом утешал друга Александра. Это все было позднее, но уже и через какой-нибудь месяц после декабрьских потрясений в письмах противника «злодеев» Жуковского появляются странные намеки. Вот что он пишет подруге детства Анне Зонтаг:

«Вы слышали о беспрестанных арестациях, о беспрестанных привозах в Петербург заговорщиков… Крепость населена — это несчастие неизбежное; может быть, между поселенцами есть и невинные, но прежде надобно узнать, что они невинны, потом они получат свободу… Наше бедствие имеет весь характер летней грозы после зноя: поля были изнурены засухой. Мы ждали дождя; гроза была и был даже благодатный дождь… теперь посмотрим, воспользуются ли благотворением грозы, чтобы удобрить заброшенную ниву».

Итак, «нива» все-таки была заброшена при благороднейшем Александре и его честнейшем Аракчееве. И это, видимо, супруг прекрасной ученицы Жуковского должен теперь «воспользоваться» благотворением грозы и удобрить ниву России…

Между тем с переменой власти окончательно определилась стезя Жуковского — на многие годы. Ему официально было объявлено, что он назначается наставником царевича-наследника: будет отвечать за его образование. Хотя разговоры об этом шли давно, окончательное решение не могло не повергнуть Жуковского в смятение: да хватит ли у него знаний и сил на столь большое и ответственное дело? Сомнения и колебания были велики, да ведь и соблазн каков — воспитать для России царя во всей чистоте и высоте его призвания и служенья идеалам. Жуковский пишет на высочайшее имя письмо, в котором смиренно говорит, что недостоин такой миссии. Отказ его отклонен, осталось смириться и приступить к осуществлению долга. Надо отдать должное Жуковскому: он честно и даже дерзко предупредил царственную чету о своих понятиях в области воспитания. Думается впрочем, что письма на эту тему не сообщили родителям Князя-Наследника ничего нового об идеях Жуковского, да и мы с вами без труда узнаем все эти мысли, преподанные некогда Васеньке в доме у тетушки, потом в пансионе и в семействе благородного масона Тургенева, — старые, добрые масонские идеи о первенстве не образования, а просвещения, мысли о воспитании добродетели и воспитании сердца:

«Цель воспитания вообще и учения в особенности есть образование для добродетели».

Ну да, это мы с вами уже слышали, только теперь требования эти высказаны во дворце, со всей смелостью и откровенностью, притом записаны в первом параграфе «Плана воспитания», составленного дерзким поэтом (и более того — принятого во дворце), так что не худо нам эти декларации Жуковского рассмотреть пристальней. В том же первом параграфе есть объяснение:

«Его Высочеству нужно быть не ученым, а просвещенным. Просвещение должно познакомить его со всем тем, что в его время необходимо для общего блага, и в благе общем для его собственного. Просвещение в истинном смысле есть многообъемлющее знание, соединенное с нравственностью. Человек знающий, но не нравственный — будет вредить, ибо худо употребит известные ему способы действия. Человек нравственный, невежда — будет вредить, ибо и с добрым намерением не будет знать способов действия. Просвещение соединит знание с правилами. Оно необходимо для частного человека, ибо каждый на своем месте должен знать, что делать и как поступать. Оно необходимо для народа, ибо народ просвещенный более привязан к закону, в котором заключается его нравственность, и к порядку, в котором заключается его благоденствие и безопасность. Оно необходимо для правителя, ибо одно дает способы властвовать благотворно».

Дальше на многих страницах своего «Плана» Жуковский подробнейшим образом объясняет, как же «воспитание образует для добродетели:

1. пробуждением, развитием и сбережением добрых качеств, данных природою, действуя на ум и сердце и заставляя их действовать;

2. образованием из сих качеств характера нравственного, обращая добро в привычку и подкрепляя привычку правилами разума, воспитанием сердца и силою религии;

3. предохранением от зла, устраняя все вредное, могущее ослабить естественную склонность к добру, и содержа душу, сколько возможно, в спасительной неприкосновенности к злу, и

4. искоренением злых побуждений и наклонностей, препятствуя им обратиться в привычку и побеждая вредные привычки привычками добрыми. Учение образует для добродетели, знакомя питомца:

1) с тем, что окружает его,

2) с тем, что он есть,

3) с тем, что он быть должен как существо нравственное, и

4) с тем, для чего он предназначен как существо бессмертное».

Дальше подробно развиты были все идеи, способы их подачи, сведения, материал…

Ну а что маленький ученик, мальчонка-наследник? Свидетельствуют, что обладал он нежным сердцем, «нежным душевным строем», любил учителя и полон был лучших намерений. И в ученье не давали царскому сыну поблажек, распорядок дня у него был почище казарменного:

6 часов утра — подъем;

7-9, 10–12, 1–3, 4–5 — занятия с учителями;

5-6 — чтение;

6-8 вечера — самостоятельные занятия;

8-9 вечера — гимнастика;

9 часов вечера — отход ко сну.

Воспитателем у царевича остался, несмотря на возражения Жуковского, суровый военный Мёрдер, а по вечерам отец играл с мальчиком в солдатики, давая ему военные наставления. Император видел, что ни то, ни другое не по душе благодушному поэту-наставнику, но он знал, что на троне война может сгодиться не меньше поэзии. К тому же сам он любил солдатиков больше, чем все книги на свете. В результате мальчик рос не только чувствительным, но и сильным, бесстрашным. Как бывало в Благородном пансионе, Жуковский побуждал его к ведению дневника и осмыслению своих поступков. Сохранились трогательные записи десятилетнего воспитанника: