Лев Гумилевский - Чаплыгин

Необходимость практического решения проблемы полета, вставшей перед нашим аэродинамическим центром как задача эпохи, была хорошо понята и почувствована советской наукою. Его деятели никогда не уклонялись от разрешения вопросов, возникающих перед самолетостроителями, и среди наших аэродинамиков нет ни одного, кто считал бы свое дело сделанным полностью, если разгадана только физическая сущность явления и создана его теория. Наши аэродинамики не считают свою работу законченной до тех пор, пока конструктор самолета практически не использует научного достижения.

Вот почему так естественно сливается история русской аэродинамической школы с историей русской авиации.

Но, разумеется, совсем не обязательно ждать, чтобы практическое приложение теории исходило от самого исследователя, хотя нет основания и для того, чтобы считать аналитическое мышление несовместимым с геометрическим или художественным, а исследовательский талант — с изобретательским или конструкторским.

В практике специальных отделов и лабораторий института комплексный метод науки и техники осуществлялся сотрудничеством теоретиков, экспериментаторов и конструкторов.

В заседании Научно-технического комитета Высшего Совета Народного Хозяйства, докладывая о работе ЦАГИ 4 июня 1926 года, Сергей Алексеевич говорил:

— Мы не считаем свою задачу законченной и тогда, когда все основные элементы какого-нибудь аппарата совершенно изучены. Мы считаем свою задачу законченной только тогда, когда на основании всех исследований мы можем построить, создать определенный аппарат, который в действительности будет вести себя так, как сделаны предварительные расчеты. Вот два основных отдела — отдел ветряных двигателей и отдел опытного самолетостроения — я разрешают эту последнюю задачу. Разумеется, последняя задача заключается в окончательном освещении возможности применения на деле тех форм и расчетов, которые созданы другими отделами. Когда разрешаются задачи в этих отделах, приходится все время консультироваться с другими отделами, приходится проверять отдельные части аппарата и аппарат в целом с точки зрения устойчивости и т. д. Отсюда вы видите, в какой мере этот институт представляет собой связное целое…

Остановившись на работе гидродинамической и гидравлической лабораторий, докладчик добавил в заключение:

— Институт по своим задачам не ограничивается тем, чтобы внутри у себя разрешить данный вопрос, довести у себя до конца постройку аппаратов. Мы не считаем вопрос на этом оконченным! Мы стремимся к тому, чтобы свои достижения передать промышленности, чтобы эти достижения были восприняты и вошли в жизнь. В этом отношении институту удалось достигнуть довольно значительных успехов. Аппараты ЦАГИ благодаря методу осторожного последовательного развития оказываются всякий раз оправдывающими и даже превосходящими наши расчеты. Институт всеми мерами стремится навстречу промышленности, чтобы всякого рода указания, всякого рода запросы удовлетворять тотчас же…

Представленные в дополнение к общему докладу руководителя института отчеты лабораторий и отделов ЦАГИ свидетельствовали о том, что созданный вместе с институтом комплексный метод в науке и технике в высшей мере оправдал ожидания. Конечно, как все слишком новое, он не сразу был понят, не всеми принят. Но ныне он получил уже не только общее признание, но и развитие в виде создания высших учебных заведений, готовящих кадры инженеров-исследователей.

После того как закончилось строительство экспериментального хозяйства, Сергей Алексеевич отошел от руководства и несколько лет оставался председателем Коллегии, а с переходом от коллективного руководства к единоначалию состоял директором института. В 1931 году он в должности начальника Общетеоретической группы ЦАГИ стал делить труд и время с Академией наук.

Чаплыгин обладал умом необыкновенным. Но ученикам его и современникам, пораженным необъяснимой мощью этого ума, не удалось ясно и точно выразить, в чем заключалась его необыкновенность, хотя, кажется, весь подходящий для такого случая словарь был ими исчерпан.

Вероятно, дело тут в том, что нужное слово искали в пределах чистой и прикладной математики. Между тем истинный характер проявляется чаще всего не тогда и не там, где действует постоянно, а тогда и там, где он проявляется неожиданно и случайно.

Непревзойденный автор жизнеописаний Плутарх указывал:

«Добродетель и порок раскрываются не только в блестящих подвигах — часто незначительный поступок, слово или шутка лучше обнаруживают характер человека, чем битва, приведшая к десяткам тысяч трупов».

От гимназических лет и до конца жизни Сергея Алексеевича окружающих поражала прежде всего необычайная память этого человека.

Георгий Александрович Озеров свидетельствует:

«Сергей Алексеевич обладал совершенно изумительной памятью. За время нашей совместной работы в ЦАГИ мы долго, в течение многих лет, сидели с ним в одной комнате (в кабинете с камином, в музее Н. Е. Жуковского). Это была комната Коллегии. Лично у меня тоже достаточно хорошая память, но тем не менее держать в голове множество номеров телефонов я, например, не в состоянии, и в особенности у меня слабо запоминание фамилий, имен и отчеств. Он в этом отношении был совершенно изумителен, просто неповторим. Если он замечал, что я начинаю искать, скажем, телефон или что-нибудь, он спрашивал: „Какой телефон вам нужен?“ Я ему говорил, и он моментально называл номер телефона. Я не помню ни одного случая, чтобы он затруднился в названии номера телефона, так что в этом отношении у него память была совершенно феноменальная».

Математик с памятью на числа еще не чудо.

Верный, точный признак необыкновенности и нужное слово удалось найти за пределами механики. Это сделал начальник одного из научных отделов ЦАГИ.

Он сказал так:

— Сергей Алексеевич отличался необычайной прозорливостью, необыкновенно проницательным умом… Однажды, когда мы говорили о его сыне, у него вдруг вырвалось: «Боюсь за Юркину голову!»

За много лет до трагедии с сыном, разыгравшейся к тому же, когда отца уже не было в живых, Сергей Алексеевич с удивительной прозорливостью сделал вывод из наблюдений, недоступных никому другому.

Верное и точное замечание о проницательности, прозорливости Сергея Алексеевича подтверждается множеством фактов.