Лев Гумилевский - Чаплыгин
Верное и точное замечание о проницательности, прозорливости Сергея Алексеевича подтверждается множеством фактов.
Однажды ему принесли полученную по почте из Макеевки рукопись никому не известного молодого инженера. На протяжении нескольких страничек автор ее с юношескими апломбом я легкостью решал все вопросы гидравлики, гидродинамики и аэродинамики. К всеобщему удивлению, старый ученый послал автору любезное приглашение работать в институте.
Тот принял это приглашение и приехал в Москву.
Читая между строк незрелого сочинения, С. А. Чаплыгин угадал в его авторе своеобразную возможность внести в изолированную область авиации оплодотворяющий опыт смежных областей. Инженер-механик и энергетик В. И. Поликовский пришел работать в авиацию с несколько иным кругом привычных представлений, с несколько иным ходом мысли, чем специалисты аэродинамической школы. И в этом ином мышлении Поликовского заключалась творческая сила. Иной строй мысли дал ему возможность решить с большим искусством, и притом самым неожиданным образом, ряд задач в области научной и практической авиации.
В. И. Поликовскому, с его иным строем мысли, прежде всего бросилось в глаза, когда он начал работать в авиации, что при все возрастающих скоростях выхлопные трубы начинают действовать как реактивные двигатели.
Углубившись в физическую сущность явления, он дал его теорию и показал, что, используя выхлопные трубы по предложенному им методу, можно повышать мощность мотора на пятнадцать процентов, что и подтвердилось практикой самолетостроения.
В основе прозорливости Чаплыгина лежит, конечно, его способность устанавливать далекие связи между явлениями, родственными по природе их, но живущими в нашем сознании изолированно друг от друга. У людей со средней или неразвитой памятью такие явления при отсутствии ассоциаций между ними часто совсем и навсегда исчезают из памяти. Феноменальная память хранит бездну отражений общеприродной и социальной среды, и деятельный ум легко ассоциирует их, оперирует ими.
С кем бы из людей, знавших Чаплыгина, ни заговорили вы, вам непременно расскажут похожий на анекдот эпизод, происшедший в аэродинамической лаборатории ЦАГИ.
Начальник теоретического отдела профессор В. П. Ветчинкин, занимавшийся исследованием летных качеств различных птиц, после «продувки» в аэродинамической трубе чучела вороны решил таким же порядком исследовать обыкновенного петуха.
Сергей Алексеевич завел в лаборатории правило, чтобы все расходы, производимые сотрудниками лаборатории, оплачивались с визой директора ЦАГИ.
Когда Ветчинкин подал свой счет за продувку петуха, Сергей Алексеевич неожиданно отстранил счет и сказал:
— Платить не стану!
— Почему, Сергей Алексеевич? — удивился Владимир Петрович.
— Петух не летает!
Не трудно понять, почему этот, в сущности, пустячный эпизод получил такую баснословную известность среди аэродинамиков и авиаконструкторов. Все знали, конечно, и до Чаплыгина, что петух действительно самый плохой летун в мире, но ни профессор аэродинамики Ветчинкин, ни его сотрудники, продувавшие петуха, обычное представление о петухе не связали с его летными качествами именно потому, что летные качества птиц и домашний петух живут в нашем сознании совершенно изолированно одно от другого.
Вот это установление столь далекой связи, как петух и полет, сделанное Чаплыгиным мгновенно, и поражает слушателей, когда им рассказывают случай с петухом.
Установление далеких связей проходит бессознательно, так как помнится только вывод, решение задачи; отдельные же этапы сложного процесса забываются, отбрасываются автоматически, как ненужные более леса при окончании постройки здания.
Тогда говорят: интуиция, озарение, чутье.
Имевший возможность много раз за шестнадцать лет совместной работы в Коллегии наблюдать Сергея Алексеевича во время напряженной работы ума Георгий Александрович Озеров рассказывает:
«Не могу забыть удивительную особенность Сергея Алексеевича по восприятию сообщений, которые ему приходилось выслушивать. Так как большинство его окружения составляли инженеры, то обычно они стремились к тому, чтобы свои соображения представить в виде наглядных графиков. Когда такой доклад обсуждался, Сергей Алексеевич почти никогда на эти графики не смотрел.
Казалось, что он вообще не очень внимательно слушает, и можно было подумать, что он даже несколько дремлет. В то время как на самом деле у него происходил совершенно своеобразный, по-видимому, процесс восприятия. Всю информацию сообщения он превращал у себя в голове в чисто математические представления. И вдруг, совершенно неожиданно как будто, произносил: „А вы знаете, вот эта кривая не очень-то логична“, — и доказывал уже чисто математически, что ход кривой, исходя из физических предпосылок, не должен быть таким, как это графически изображено. Что касается лично меня, то я, пожалуй, первый раз в жизни наблюдал именно такую особенность восприятия технических сведений, которая была у Сергея Алексеевича».
Восприятие основано на памяти и воспоминании и обусловлено деятельностью ума, связывающего опредепенным образом извне поступающий материал, так что, собственно, рассказчик наблюдал процесс мышления, раздельные моменты которого мы обыкновенно не сознаем.
Вне пределов математики и механики Сергей Алексеевич чаще всего и не мог объяснить, на чем основан тот или иной его вывод, предвидение, предчувствие. На этот вопрос он не отвечал даже дочери, а между тем в отношении Ольги Сергеевны его прозорливость граничит с ясновидением.
Ольга Сергеевна оставила Высшие женские курсы на четвертом курсе, уступая страстному влечению к театру. Впрочем, она пообещала отцу вернуться на курсы, когда испытает себя на настоящей сцене.
— Артистка балета служит до сорока лет, — сказала она. — Когда мне будет сорок, я брошу сцену и окончу вуз…
В первый год Октябрьской революции московский «Театр оперы Зимина» перешел к Московскому Совету. Он стал именоваться Оперным театром Московского Совета рабочих депутатов, а затем объединился с Государственным академическим Большим театром и стал числиться филиалом ГАБТа.
Ольга Сергеевна по конкурсу была принята в этот театр солисткой балета и оставалась$7
Наивысшее удовлетворение Ольге Сергеевне принесло признание отца. Ему случилось прожить несколько дней в Одессе, где проходили гастроли филиала. После одного из спектаклей он сказал с растроганной улыбкой:
— Да, ты была права, ты выбрала правильно свой путь…