Антон Первушин - Оккультные войны НКВД и СС

***

Сразу после объявления мобилизации 1914 года Унгерн вместе со своим кузеном поступил в один из полков несчастной 2-й армии Самсонова. Оба "проделали" трагический августовский поход в Восточную Пруссию, но Фридрих погиб под Сольдау, а Унгерн был только ранен. Окружения и плена ему удалось избежать.

Его послужной список за это время не сохранился. Известно лишь, что он командовал сотней в Первом Нерчинском полку и вновь носил на мундире желтые цвета забайкальского казачества. Полк входил в Уссурийскую дивизию, которая позднее воевала на Юго-Западном фронте. Начальником дивизии был генерал Крымов, а полковым командиром Унгерна - полковник Врангель. Они знали друг друга еще по Забайкалью, да и в Эстляндии имели общих знакомых, но никаких отношений, помимо служебных, между ними не было. Уже в эмиграции, вспоминая Унгерна и отмечая его храбрость, Врангель отзывался о нем без симпатии, скорее даже с неприязнью.

Происхождением, воспитанием или чтением Ницше храбрость Унгерна объяснить нельзя. В ней имеется нечто патологическое. Недаром рассказывали, что в атаку барон часто скакал, как пьяный или как лунатик, с застывшими глазами и качаясь в седле. Люди такого сорта невыносимы в нормальной жизни и незаменимы на войне. Однако они представляют опасность даже там. Потому не случайно, что за три года, проведенные на передовой, Унгерн, будучи опытным, отважным и не столь уж молодым офицером, имея четыре ранения, получил всего одно повышение в чине, став из сотника есаулом.

Его карьера завершилась внезапно и, пожалуй, закономерно. В начале 1917 года он с фронта был делегирован в Петроград, на слет георгиевских кавалеров, но поездка закончилась в Тарнополе. Здесь Унгерн, пьяный, избил комендантского адъютанта, не предоставившего ему квартиры, и был арестован. От суда его спас Врангель. Но сам Унгерн утверждал, что сидел в тюрьме и на свободу вышел только осенью 1917 года.

Когда в августе 1917 года Уссурийская дивизия по приказу Корнилова и Крымова двинулась на революционный Петроград, она с фронта следовала через Ревель. Здесь, видимо, Унгерн и присоединился к ней, влившись в ряды Белой гвардии. После того как эшелоны уссурийцев застряли под Ямбургом, некоторые офицеры, зная о том, что набирается командный состав для будущего монголо-бурятского полка, решили ехать вслед за ним в Забайкалье. Надо думать, на их решение влияли слухи о готовящихся арестах участников корниловского выступления. Так или иначе, но Унгерн выехал на Восток.

Два пункта на географической карте, прочно связанные с жизнью Унгерна, странно созвучны его фамилии - Урга и Даурия. Здесь почти сразу после победы он приступил к формированию своей Азиатской дивизии, основу которой составили бурятские и монгольские всадники. На первых порах ее называли Туземным корпусом, или Инородческим корпусом, или Дикой дивизией, но Унгерн с его паназиатскими идеями хотел, видимо, подчеркнуть их в самом названии. Сколько сабель насчитывалось в дивизии, определить затруднительно. Колчаковские агенты доносили в Омск, что она "вообще не поддается учету". Не менее сложно разобраться в ее структуре, которая была разной в разное время. Поначалу один полк составили харачины Фушенги, другой набрали из казаков - русских и бурят, но за те два года, что Унгерн провел в Даурии, все неоднократно менялось. Управление строилось по принципу двойного командования: русские офицеры дублировали и контролировали туземных начальников. На штабных должностях и в артиллерии служили преимущественно русские. Вскоре при дивизии была создана военная школа для подготовки офицерских кадров из бурят и монголов. Заведовал ею есаул Баев. Как и заместитель Унгерна, Шадрин, он владел монгольским языком не хуже, чем родным.

Ничьей власти над собой барон не признавал. Когда из Читы к нему прибыла комиссия для расследования произведенных реквизиций и потребовала каких-то отчетов. Унгерн вежливо предостерег ревизоров: "Господа, вы рискуете наткнуться на штыки Дикой дивизии!" В Даурии он сидел самым натуральным князем и считал себя вправе облагать данью проходившие мимо поезда.

"За ним, - пишет современник, - шли авантюристы в душе, люди, потерявшие представление о границах государств, не желавшие знать пределов. Они шли, пожирая пространства Азии, впитывая в себя ветры Гоби, Памира и Такла-Макана, несущие великое беззаконие и дерзновенную отвагу древних завоевателей".

"За ним, - констатирует колчаковский офицер Борис Волков, лично знавший Унгерна и ненавидевший его, - идут или уголовные преступники типа Сипайло, Бурдуковского, Хоботова, которым ни при одной власти нельзя ждать пощады, или опустившиеся безвольные субъекты типа полковника Лихачева, которых пугает, с одной стороны, кровавая расправа при неудачной попытке к бегству, с другой - сотни верст степи, сорокаградусный мороз с риском не встретить ни одной юрты, ибо кочевники забираются зимой в такие пади, куда и ворон костей не заносит…"

***

Барон Врангель, полковой командир Унгерна, отмечал в нем "острый проницательный ум", который странно уживался с "поразительно узким кругозором". В этой характеристике своего подчиненного будущий командующий Русской армией одновременно и прав и не прав. Ясно, что Унгерн знал языки и много читал, - вопрос в том, какого рода была эта литература. Очевидно, круг чтения Унгерна и либерального Врангеля был в принципе различен. Трудно представить себе Унгерна с томиком Чехова в руках, проще - с "Центуриями" Нострадамуса. где, кстати, имелось пророчество о пришествии "князя с Востока", или с какой-нибудь из тех шарлатанских брошюр, которыми был наводнен книжный рынок начала века и которыми наводнен рынок сейчас. Хотя в разговорах он никогда не ссылался ни на Блаватскую, ни на Штейнера, интерес Унгерна к Тибету и к восточной мистике, его несколько утрированный, сознательно декларируемый фатализм, его высказывания о "неумолимой Карме", "Духе Мира" и так далее - все свидетельствует, что с теософскими идеями он был знаком хотя бы понаслышке.

И здесь снова нужно вспомнить о Шамбале-Агартхи. Дело в том, что барон Унгерн знал предание об этой загадочной стране, управляемой махатмами, и знал, конечно же, пророчество о пришествии Ригдена Джапо, Красного Всадника.

Улясутайский наместник, князь Чультун-Бэйсэ, по приказу Унгерна впоследствии расстрелянный за сотрудничество с китайцами, и его приближенный лама рассказывали биографу барона Оссендовскому о царстве Агартхи следующее:

"Уже более шестидесяти тысяч лет как один святой с целым племенем исчез под землей, чтобы никогда больше не появляться на ее поверхности. Много людей с тех пор посетило это царство - Шакья-Муни, Ундур-гэген, Паспа, хан Бабур и другие, но никто не знает, где оно лежит… Его владыка - царь вселенной, он знает все силы мира и может читать в душах людей и в огромной книге их судеб. Невидимо управляет он восемьюстами миллионами людей, живущими на поверхности земли…"

Ламы рассказывали Оссендовскому, что когда-нибудь обитатели Агартхи выйдут из земных недр. Этому будет предшествовать вселенская кровавая смута и разрушение всех основ жизни:

"Отец восстанет на сына, брат на брата, мать на дочь. А затем - порок, преступление, растление тела и души. Семьи распадутся, вера и любовь исчезнут. Из десяти тысяч останется один, но и он будет гол и безумен, без силы и знаний, достаточных хотя бы для постройки дома и добывания пищи. Он будет выть, как бешеный волк, питаться трупами, грызть собственное тело и вызовет Бога на бой. Вся земля будет опустошена. Бог отвернется от нее, и над ней будут витать лишь смерть и ночь…" Но тогда "явится народ, доселе неизвестный", он "вырвет сильною рукою плевелы безумия и порока, поведет на борьбу со злом тех, кто останется еще верен делу человечества, и этот народ начнет новую жизнь на земле, очищенной смертью народов".

Ту же самую апокалиптическую картину современности сам Унгерн рисовал в письме одному монгольскому князю: "Вы знаете, что в России теперь пошли брат на брата, сын на отца, все друг друга грабят, все голодают, все забыли Небо". Точно так же вписывалось в реальность предсказание о неведомом народе с "сильною рукою", в котором Унгерн увидел кочевников Центральной Азии.

Идеалы Унгерна достаточно просты, какими, впрочем, они и должны были быть, чтобы не остаться только мечтами, а сложиться в идеологию со всеми вытекающими из нее практическими выводами. В 1919-20 годах, наездами бывая в Харбине, барон часто встречался и беседовал с жившим там неким С.-Р., которого высоко ценил за "ум и образованность". В разговорах с ним Унгерн и высказал "свои сокровенные мысли". Суть их состояла в следующем.

Примерно к исходу XIV века Запад достиг высшей точки расцвета, после чего начался период упадка. Культура пошла по ложному пути, она перестала "служить для счастья человека" и "из величины подсобной сделалась самодовлеющей". Под властью буржуазии, главным образом еврейской, западные нации разложились. Русская революция - начало конца всей Европы. Но есть в мире сила, способная повернуть вспять колесо истории. Это кочевники центрально-азиатских степей, прежде всего - монголы. Сейчас, пусть "в иных формах", они находятся на том этапе общего для всех народов исторического пути, откуда пять столетий назад Запад свернул к своей гибели. Монголам и вообще всей желтой расе суждена великая задача: огнем и мечом стереть с лица земли прогнившую европейскую цивилизацию "от Тихого океана до берегов Португалии", чтобы на обломках старого мира воссоздать новую культуру по образу и подобию своей собственной.