Александр Карпенко - Грань креста (дилогия)
Совсем плохо с секторами, в которых идёт война. Не будешь же тормозить ближайший танк и выяснять, в каком он конкретном районе этого мира собирается в тебя снаряд всадить. Лучше держаться от греха подальше. А не то влепит в борт, не глядя на красные кресты, ещё на подходе к границе. Если уж, паче чаяния, кто-нибудь захочет «ОЗ» в зоне военных действий (а это бывает предельно редко людям не до глупостей, все делом заняты), пусть сами объясняют диспетчеру, как к ним попасть. И сопровождение высылают.
А уж пустыня… Какие там ориентиры! Песок он и есть песок. И любые знаки этот песочек позаметёт-позанесёт, не найдёшь, где и было. Дюны трактор схоронить могут. С лёгкостью. Нет, есть в пустыне и колодцы, и тропы, и города даже — частью мёртвые, частью населённые. Но так уж сложилось, что на границах один песочек голимый. Каковой сейчас наблюдаем. Хороший такой, чистый. Много его. Можно бы в куличики поиграть, да рассыплются без воды.
Диспетчеры полученные от машин данные суммируют и пасьянс раскладывают. Он неполон, основан наполовину на догадках. В процессе работы уточнится. А что кому-то придётся несколько десятков лишних миль прокатиться — что с того? Клиент до прибытия помощи уже не помереть — остыть успеет, так все претензии к бригаде. Пошто вовремя не приехали? Ничего не знаем, обязаны.
Включена рация. Машины перекликаются с диспетчерской и между собой.
— Зенит, я Рашид-восьмой. У меня улица Старых Вязов, это хрен его знает какой квадрат. Я стою в Эф-первом, берег Чернушки.
— Машины, кто слышит линейную сто тринадцать? Я недалеко от базы, внешний угол Джей-три. Справа война, а слева не пойму что. Лес, ориентир — два ржавых бензовоза. Подскажите, где я есть.
— Сто тринадцатый, как слышишь? Роберт, это Би-третий, заезд со стороны Дурнихи. Как шёл от базы? Я Пионер-одиннадцать.
— Педиатры, шёл нормально, от базы по равнине. Зенит-Центральная, Лиза, всё поняла?
— Зенит понял вас, сто тринадцать. Запишите температуру высокую в Дурнихе. Поосторожней там, в лесу. Диктую…
Многоголосье эфира помалу идёт на убыль. Слышимость сегодня безупречная.
— Прохор-Белла один-девять, ответь Зениту!
— Отвечаем.
— Вы с больной? Что у вас там?
— У нас — песочек…
Больная устала; жалуется, что затекли руки. Клянётся вести себя хорошо. Отстёгиваю железки. Сидит, и правда, тихонько. Наручники — прекрасное воспитательное средство. Люси перепрыгивает в салон и начинает негромко беседовать с женщиной, разбираясь в существе её бредовых переживаний.
Душно. Тёмная жестяная коробка кузова раскалилась под яркими лучами. Открытые окна не спасают от жары. Тронуться бы с места — хоть немного ветерком протянет.
Помню, раз дома выдалось очень жаркое лето. Градус в тени переваливал за тридцать пять. Асфальт тёк. Мозги в черепе варились вкрутую. Системы охлаждения двигателя не справлялись с работой, приходилось включать печку в салоне, чтобы вода не закипала в радиаторе. Перегон из города в областную психбольницу дальний (не по здешним меркам, конечно) — два часа в один конец. Несчастная клиентура не нуждалась в уколах и связывании: самые буйные, поварившись в такой бане, пулей летели по прибытии под гостеприимные своды приёмного покоя, рады-радёшеньки оказаться в тени и прохладе. О, дождались!
— Психи-Безумные один-девять!..
— Спасибо за комплимент.
Впрочем, не одна Лизавета отпускает подобные шуточки. В сознании чуть ли не всех коллег мы прочно отождествились с нашей клиентурой. Стандартный вопрос, без всякой задней мысли: «Психи на базе?» Про педиатров не скажут «Дети», про реаниматологов «Трупы», а?
— Рекомендуемый маршрут… — Вроде бы недалеко. И то хлеб. Приморились уже, неохота долго кататься. Может, Бог даст капельку посачковать?
— Как поняли, Придурки-Бешеные один-девять?
— Утомила, шутимши…
Ещё чуток задержались. Вернувшись на пару кварталов назад, залили все ёмкости, нашедшиеся в машине, водой. По утверждению Нилыча, если срезать уголок по песку, получится совсем близко. Что ж, ему виднее. География этого странного мира не переставала меня озадачивать.
Вот, например, здесь, у водоразборной колонки, приятная прохлада. И раскалённые пески в трёх сотнях метров — вон они, видны в конце улицы. Яичницу на камнях можно жарить. Свободно. Как так?
Налились водой по уши сами. Не забыли про больную. И — вперёд.
Ревёт натужно двигатель. Шины вязнут, закапываясь в песок. Воет раздаточная коробка — включён передний мост. Вездеход передвигает наши сбитые жёсткими сиденьями задницы в нужную сторону. Потеем.
Люси выбралась из моего насквозь промокшего кармана, недовольно почистилась и принялась развлекать меня местными легендами о сокровищах мёртвых городов и невероятных приключениях охотников за ними. Нилыч вносил дополнения. Через некоторое время встретилась старая дорога, ведущая приблизительно в нужном нам направлении. Ехать по ней было значительно легче, несмотря на то что её полузанесло песком.
— Уфф. Хорошо-то как! А то всё вверх-вниз, вверх-вниз. Так и до морской болезни недолго.
Подтверждая мои слова, больная высунула позеленевшую физиономию в форточку. По борту хлынула обильная рвота. Подняв перепачканное лицо, женщина завопила:
— Господа санитары! Господа санитары!
— Что тебе? — недовольно просунулся я через перегородку. — Зачем орёшь, как больная кобыла? И где ты увидела санитаров?
— Не бейте меня, господа профессора! Взгляните в окно, пожалуйста! — Она тыкала рукой в форточку, показывая куда-то немного сзади.
— Да кому нужно бить тебя, уродина, — проворчал я и перевёл взгляд в ту сторону.
Действительно, за окном громоздилось нечто непонятное. И как это никто из нас не заметил?
— Эй, краса, ты в дурку сильно торопишься?
Женщина отрицательно потрясла редкими засаленными лохмами.
— Тогда посмотрим, что бы это значило. Нилыч, сможешь встать поближе?
Я выбрался из кабины, усадив своего доктора на плечо, и побрёл к странной штуковине, казавшейся абстрактной металлической скульптурой. Из рваной кучи жёваного металла торчала вверх бликующая на ярком солнце косая плоскость.
Заинтересовавшийся Нилыч, не будучи в состоянии ходить, попытался подъехать ближе, разбрасывая кучи песка и скрежеща передачами. Невесть как выбравшаяся из машины дурочка оказалась рядом с нами, опасливо поглядывая на сюрреалистическую конструкцию.
Шаг, ещё шаг, поворот за пологую дюну…
— Боже мой! — Теперь, увидев всё целиком, мы поняли наконец, что находится перед нами.
Зарывшийся в песок, искорёженный до неузнаваемости самолёт. Кабина сплющена, хвост и стабилизаторы изорваны в лоскутья, одно крыло пропало неведомо где, другое, надломившись, торчало прямо в зенит. Четырехлопастной пропеллер, оторванный при падении, воткнулся в дюну крестом — памятником жертвам катастрофы.