Олег Верещагин - Я иду искать. История третья и четвертая

Мальчишка, как ни странно, понял. Вздохнул, опустил меч. Покачал голо­вой и указал левой рукой на восток:

— Славь'йарр. — потом — на юг: — Хан'йгарр, — взмах на запад: — Марьяс ун Анлас, — он ткнул себя в грудь: — Ис анлас, анла-хинн. А ту?

Вадим неожиданно для себя улыбнулся — интонация превратила эти слова в привычное: «А ты?» — да и сами слова были похожи. Поэтому он ответил уверенно:

— Я оттуда, — и указал на небо.

Меч взметнулся молнией, нацелился в живот Вадиму. На загорелом лице мальчишки высыпал бисер пота, голос снова стал враждебным донельзя, каким не был даже в начале:

— Данвэ? Чаккир,Данвэ? Ту данванас?! Нейо саба, рашас...

— Ругаться и мы умеем, — пробормотал Вадим. — Что же делать, если мы не понимаем друг друга?.. Слушай, ты, — обратился он к мальчишке, который слушал его, весь напрягшись: — Я — оттуда, — он вновь ткнул в небо. Мальчишка тихо зарычал — как настоящий зверь, даже мороз по коже прошел: — Но я не данванас никакой. Я вообще не отсюда. Я русский. Из России, чтоб тебя черти взяли... имбецил мягкоголовый...

Денек вообще был не из легких. Но реакция мальчишки выбивалась даже из общего ряда произошедшего. Он уронил меч, вытаращил глаза, и завопил:

— Рашьяс?! Хай, до ту сам Рашьяс?! Ис маньяти ту славас — твас ступас ару, на спэта, ко нас, анлас... — он помедлил и жадно спросил: — Ту генас едан свас хызва? Ку воса? Ту едан? Твас...

— Подожди, подожди ты! — завопил Вадим в отчаяньи. — Я ничего не понимаю! НЕ ПОНИМАЮ Я !!! Где я?! Что это такое?! — он махнул вокруг себя рукой.

Мальчишка сморщился, хлопнул себя по лбу совершенно обычным жестом. Что-то пробормотал вполголоса, повторил жест Вадима и сказал:

— Сабо Эрд. Славас карт — Мир, — он вздохнул тяжело и, чуть покачивая го­ловой, печально закончил: — Тамас бьюл динам. Тамас гурта нас дама. Тамас ленг балам анлас, славас... — потом ткнул себя в грудь и добавил: — Мейс эмменс Ротбирт. Ротбирт.

— Вадим, — показал на себя Вадим. — Ты Ротбирт, я Вадим.

— Вайдомайр? — неожиданно улыбнулся Ротбирт. — Сабо нас эмменс — Вайдомайр...— и вдруг выдал: — Даварисщ... Рашия хороший... Побидам...

— Погоди! — Вадим, забыв про меч, рванулся вперед: — Погоди, откуда ты это знаешь?! Ты...

Он схватил Ротбирта за плечи, и тот вдруг скрипнул зубами и прохри­пел чужим голосом:

— Ис швайрас, Вайдомайр... ис ле... срвас...

И потерял сознание на руках Вадима, который только и смог озадачен­но сказать:

— Ни финты себе...

О чём во все времена говорили, говорят и будут говорить между собой мальчишки?

О девчонках, об оружии. О том, что необходимо и вполне возможно завоевать весь мир... Вот только как быть, если твоё новый знакомый, может, и не прочь поговорить обо всём этом, как и ты — да только знает на твоём языке два десятка невесть как попавших к нему на язык исковерканных донельзя слов — а ты его языка и вовсе не понимаешь? Да ещё если учесть, что левое плечо у парня разрублено и рана выглядит очень нехорошо?

Скатку Вадим у Ротбирта забрал, и тот отдал без разговоров, только с извиняющейся улыбкой. А вот с оружием — хоть с чем-то — отказался расстаться наотрез. И первым же вечером Вадим увидел, что утром мальчишка встать уже не сможет, хотя весь день кое-как шёл, опираясь на лук, не жаловался и даже что-то напевал.

Невозможность хоть как-то объясниться просто разрывала Вадима изнутри. Временами ему казалось — лопну. Вопросов было столько, что они почти физически забивали горло и заставляли закипать мозг. Кажется, Ротбирт это видел, потому что посматривал на Вадима извиняющимся взглядом и то и дело начинал что-то говорить, вставляя русские слова, потом — махал здоровой рукой и вздыхал. В котомке у него было вяленое мясо, похожее на куски скрюченного ремня, плоские твёрдые лепёшки, почти безвкусные, и, хотя еды было немного, он делился с Вадимом совершенно спокойно, без вопросов и сомнений.

Тем вечером Вадим решительно полез осматривать рану нового знакомца. Зрелище было противным и жутким, Вадима даже замутило — одно дело про такие вещи читать, а другое... вот оно, последствие ранения оружием романтического века. Мышца была прорублена до кости, рана сочилась кровью и гноем. И лоб Ротбирта, к которому прикоснулся Вадим, был ужасно горячим.

— Чистить надо, надо что-то делать, понимаешь? — Вадим пожестикулировал. Они сидели возле хилого костерка на берегу реки (хорошо, что в здешних степях с водой проблем нет, похоже...). — Гниёт. Заражение начнётся, сдохнешь.

В ответах Ротбирта сквозили знакомые слова, Вадиму казалось, что можно — вот-вот! — ухватить какой-то хвостик и речь станет понятной... но увы. Хвостик ускользал. Однако за день Ротбирт наговорил много-много слов — и...

— Арэма... — Вадим показал на руку новенького. Светлые брови того качнулись смешно и удивлёно, он даже рот приоткрыл. — Вранас... — мальчишка провёл над раной. — Бхал... — и показал, как умирает.

Ротбирт разразился потоком слов, потом скривился и кивнул. Вздохнул.

Вадим просто сходил к реке за водой — туда, где пробивался над берегом ледяной ручеёк. Забрал у Ротибирта «оборотень» — новый знакомец очаровался ножом и играл со складником с начала привала. И сказал:

— Надо лечить... лечить...

...Охххх. Знай Вадим, как это — он бы сто раз подумал. Казалось, что самому легче терпеть, чем такое делать. Да и не знал Вадим, зачем вообще взялся за это «лечение». Может быть, потому что временами ему казалось — в этом мире людей-то всего: он да этот пацан? И Вадим в душе боялся снова остаться один.

А что можно было сделать? Вскрыть все гнойники прокалённым ножом и лить в рану холодную чистую воду... По рукам Вадима текли гной и кровь, он временами готов был хлопнуться в обморок. А Ротбирт лежал, откинувшись на свою скатку, и напевал:

— и так снова и снова, ровным, даже весёлым голосом.

Но лицо из загорелого стало цвета прокисшей простокваши и покрылось крупным горохом пота. Когда Вадим закончил бинтовать кровоточащую свежей, чистой кровью рану, Ротбирт жадно напился и тут же уснул — как камешек в воду булькнул.

Вадим укрыл его плащом из скатки (багряным, с золотым выцветшим орнаментом в виде ломаных свастик и каких-то стеблей и цветов, тяжёлым), сходил помыться, сам напился и понял, что его шатает. Да так, что еле дотащился обратно до их нехитрого лагеря. Улёгся опять головой на куртку, сунул руки в карманы джинсов. Сумасшедшее небо закрутилось перед лицом, потом вспыхнуло, расплылось, посыпалось ровными кусочками паззла с лицом Олега — Вадим пытался подхватить падающие кусочки, собрать паззл обратно, но кусочки сыпались с сухим шорохом между пальцев, превращались в пыль с запахом степи, она сеялась вокруг, мешая дышать... а табун мчался и мчался мимо — рыжие гривы, закинутые головы, закаченные глаза... Всплыли картины боёв на широких пыльных равнинах, а потом в небо взошла какая-то странная, нездешняя и неземная тоже луна.