Владимир Ильин - Последняя дверь последнего вагона
— Что, Генрихович нас на детский сад кинул? — осведомился Ромтин, вращая руль. — По плану-то вроде бы мы должны были по адресам работать…
— А адреса и остаются. И не только наши кровные, но и Тормоза. В количестве целых трех голов… Как минимум часа полтора работы.
— Тормоза? Витьки? — удивился Ромтин. — А сам-то он где?
— Слег в одночасье, — пояснил Гульченко, закуривая. — Лихоманка скрутила. Не вынесла душа поэта, как говорится…
— Странно, — пробормотал Ромтин. — Я ж его еще перед обедом видел, здорового и невредимого… Он, правда, чуть-чуть выпивши был, по-моему. Но еще вполне в норме…
— Тормозу заболеть — как плюнуть, — сказал Гульченко. — Небось рванул обедать в какую-нибудь забегаловку, по своему обыкновению. За обедом нагрузился до бровей, и температура сразу у бедолаги подскочила аж до сорока…
— Да-а-а, — грустно протянул Ромтин. — В принципе, я его понимаю… На такой работе, как у нас, не только спиться — умом тронуться запросто можно…
— Ты так думаешь? — усмехнулся Гульченко.
— А ты — нет?
— Ну, если бы все рассуждали, как ты и Тормоз, то некому было бы работать в моргах, на кладбищах, в «Скорой помощи»… А хирургам каково, а? Каждый день живых людей скальпелем на куски кромсать? Вот кому надо спиваться и с ума сходить!.. А у нас, по сравнению с ними, работа непыльная, я бы даже сказал, интеллигентная. Нервная, да, это бывает… А ты мне назови такую работу, которая была бы не нервной. — Ромтин угрюмо молчал. — И вообще, знаешь, у кого работа — самая тяжелая?
— Ну?
— У «Красной Шапочки» в метро…
— Какой еще «Красной Шапочки»? — не понял Ромтин.
— Так называют дежурных по эскалатору, — терпеливо пояснил Гульченко. — Есть такая должность в подземке. Сидит женщина в будке размером меньше дачного туалета у подножия эскалатора и следит за тем, как люди едут… Вверх-вниз. Вниз-вверх. И так — по восемь часов в день. Ни отойти лишний раз с рабочего места нельзя, ни книжку почитать, ни плеер через наушники послушать… Представляешь?
Ромтин неопределенно мотнул головой.
Ничего он не представляет, дубина, подумал Гульченко. Да он, наверное, и в метро-то ни разу в жизни не был. У них же здесь весь городской транспорт — только автобусы да такси.
— Это все хорошо, — сказал вдруг Ромтин. — Только куда мы едем-то сейчас, командир?
Гульченко чертыхнулся.
Достал комп-нот, воткнул соединительный штекер в аккумуляторное гнездо рядом с прикуривателем. Батареи были изношенные, и заряд их следовало экономить для тех случаев, когда рядом не окажется розетки электросети.
Экран выдал стандартную картинку меню.
Гульченко запустил комп-связь, просмотрел сообщение от Кратова и ругнулся еще раз, теперь уже нецензурно.
— Че там? — спросил Ромтин, не отрывая взгляда от дороги.
— Наколол меня Генрихович! — сообщил Гульченко. — Сказал, что тормозинских носителей всего трое, а оказывается, их — пять. И все живут в разных концах города!
— Бывает, — хмыкнул Ромтин. — С кого начнем? С наших или с Витькиных?
Гульченко пробежал взглядом по адресам. Потом вывел на экран электронную карту города и сделал привязку. На карте обозначилась вычурная фигура, наверняка не имеющая названия в геометрии.
— Мы где сейчас? — спросил Гульченко и, когда Ромтин назвал их местонахождение, распорядился: — Что ж, ближе всех вот этот пацан. Улица Акробатическая, дом восемнадцать, квартира сорок три.
Ромтин издал странный горловой звук.
— Ты чего? — покосился на него Гульченко.
— Какая-какая квартира? — спросил Ромтин.
— Сорок третья, — недоуменно повторил Гульченко.
— А фамилия его как? Не Пихто случайно?
— Пихто, — подтвердил Гульченко. — Дмитрий… А ты что — знаешь его?
Ромтин повернул к нему свое лицо, и Гульченко впервые увидел, как у его напарника дрожат губы.
— Еще б мне не знать! — сказал глухо Ромтин. — Это ж мой племянник. Сын сестры Светки то есть…
— Ну и что? — спросил Гульченко, швыряя окурок в окно. — В чем проблема-то?
— То есть как это — что? — удивился Ромтин. — По-твоему, Светка не знает, где я работаю? С ней наш номер с переодеванием в униформу врачей не пройдет!..
— Ну ладно, — сказал Гульченко. — Посидишь внизу в машине… Я как-нибудь сам управлюсь.
Ромтин вытер пот со лба, хотя в машине было не жарко.
— Да в конце концов не в этом дело! — сказал он…— Боюсь я: а что, если Димка окажется из этих… «невозвращенцев»? Светка же потом с ума сойдет! Да и я… Я ж его, Димку, тоже люблю как родного!..
— Ну и что ты предлагаешь? — осведомился Гульченко. — Не трогать твоего племянничка, а в списке против его фамилии поставить галочку? А если завтра нам попадется сын твоего лучшего друга? А послезавтра — твоя собственная дочка? Так и будем втирать очки начальству, да? А для чего мы работаем — ты забыл? По-твоему, это начальству надо спасти планету от теракта? А нас это не касается, потому что мы — люди маленькие, и нам благополучие наших родных и близких дороже безопасности всего человечества? И потом, с чего ты взял, что твой Димка станет тем самым исключением, на долю которого приходится каких-то несчастных два процента от общего числа?
Ромтин смущенно кашлянул:
— Да нет, Володь, ты меня не так понял… Я ж не против… Все — так все, это правильно… А дочка моя, кстати, под проверку не подпадает, Володь. Она ж у меня на год позже родилась…
— Ну а если бы она тоже числилась среди потенциальных носителей, что тогда? — устало поинтересовался Гульченко. — Небось ты бьг постарался всячески отмазать ее от проверки, верно? — Ромтин лишь молча поежился. — Ну вот, видишь… А мы еше удивляемся, почему люди вставляют нам палки в колеса! Если уж сами мы…
Не договорив, он махнул рукой. Некоторое время они ехали молча. Ромтин первым нарушил тишину.
— Слушай, Володь, — сказал он. — Вот ты — человек столичный… и приближенный к руководству, наверное… Может, ты в курсе, почему мы действуем тайно, как какие-то бандиты или шпионы? Разве нельзя было сразу объявить народу: так и так, мол, граждане, имейте сознательность, помогите отыскать опасного преступника, который угрожает отправить вас всех на тот свет?.. Думаешь, народ бы не понял?
Гульченко пожал плечами:
— Может, и понял бы… — после паузы сказал он. — Только ты не учитываешь последствий.
— Каких последствий?
— А ты представь, что в один прекрасный день мы все-таки наткнемся на этого гада, засевшего в ком-то из носителей… ну, может быть, не обязательно мы, а кто-то из наших… Допустим, что нам удастся расколоть его на признание и вовремя обезвредить ту хреновину, которую он где-то заложил… А дальше что? Приборчик-то, которым мы пользовались, уже не останется без дела. Только потом его будем применять не мы, а какие-нибудь специальные органы, которые обязательно будут созданы. И не с целью поиска преступников, а для реинкарнации выдающихся личностей, позарез нужных человечеству. И тогда получится, что кому-то станет можно жить по несколько жизней, а кому-то — всего одну, да и ту — в таких жалких условиях, что ее и жизнью-то назвать нельзя… Будет ли терпеть это народ?