Коллектив авторов - Русские против пришельцев. Земля горит под ногами! (сборник)

– Дед Илья, – тихонько перебил лейтенант, – я ведь не про них. Эти у меня все тут отмечены. – Он постучал ногтем по ноуту. – Кто, когда и даже куда. Последних, сам знаешь, мои же ребята и перевозили. Кто совсем без родственников, без пристанища – те пока в лагере под Томском. Завтра-послезавтра эвакуация дальше двинется, на север. И никого здесь не останется, понимаешь? Совсем никого! Машина, на которой я приехал, она ведь последняя! Больше рейсов не будет. А у меня тут, в компьютере, еще один человек числится.

– Неправда твоя! – вскинулся дед. – Не может ентот человек у тебя числиться!

– Это почему же?

– А потому что я весной в переписи не участвовал! Я тогда на длинной рыбаловке был – меня и не переписали. Мож, решили, что помер, мож, подумали, что в други каки места подался на старости лет… А только опосля я все лето пенсию не получал, потому как в ведомости меня нету! Енто что же, для пенсии нету, а для эвакуации – есть?

Лейтенант побарабанил пальцами по шероховатой дубовой столешнице, поморгал на ситцевую занавесочку над печкой и вдруг заоглядывался, впервые дивясь размерам горницы деда Ильи – это как же он в такой комнатенке поворачивается? С другой стороны, небольшой дом – меньше хлопот одинокому мужику.

– На рыбалке, говорите? – раздумчиво переспросил Григорий. – Это вы, наверное, на осетра ходили, а?

– Ишь ты! – нахмурился старик. Рыбалка – это дело личное, можно сказать, интимное, и не принято задавать вопросы, раз тебя с собою не позвали. Тем более если ты милиционер, пускай и бывший, и из местных, и лучшего дружка правнук. – А хучь бы и на исетра!

– На дальние заводи или на Обский Мостище?

– А хучь бы и на Мостишше! – совсем осерчал хозяин.

– Красиво там… – мечтательно улыбнулся лейтенант. – Сто лет не был! Красиво ведь, а? Я помню, там кедрач… На заводях – там все больше осокори, а на Обском Мостище – пушистый такой кедрач. С того берега смотришь – будто мох на камнях, ладошкой провести-потрогать хочется.

– Ишь ты! – оттаивая лицом, повторил дед.

– Я ведь все понимаю! – вдруг жарко зашептал Гринька. – Я и сам к этим местам душою прикипел, а уж вы-то!.. Я, вон, все зубы исскрипел-искрошил, приказы исполняя – отступаем, отступаем, эвакуируем, и никакой ведь надежды!

– Никакой?

– Совсем!

– И ничем его не возьмешь?

– Да уж всякие средства попробовали – бесполезно! Ты даже не представляешь, какие у нас теперь технологии, какие секретные разработки в дело пущены, какое вооружение! А ему – что комариный укус!

– И откель же такой супостат на наши головы? – качнул бородою старик.

– Монарх-то? Дед Илья, а ты в астрономии силен? А то я могу на компьютере показать, откуда он явился. Показать?

– Да ну! – отмахнулся хозяин. – Ты мне только скажи – он и взаправду со звезд? Побожись!

Теперь уже отмахнулся лейтенант.

– Пол-Китая прошел за неделю, Казахстан задел, Монголию выжег. Столько народу полегло, дед! Ужас просто! День-другой – тут уже будет. А ты кочевряжишься, ехать не хочешь…

– Н-но! – встрепенулся хозяин.

– Да я понимаю, понимаю, – поник плечами лейтенант, нащупал на краю стола фуражку, надел. – Кого другого я б и слушать не стал: у меня, вон, целый взвод в машине для таких целей, чтоб не слушать. А вот твое решение – да, уважаю. Потому что не блажь это, не упертость стариковская, а… – Ближнее к нему окно выходило на Иваевскую горку – там, в темноте, в ельнике, уже густился туман, подошедшим тестом выпирая то тут, то там меж стволов и лапищ. Посмотрел в то окно Гринька Колобоков – и такая тоска полилась из его глаз, что дед Илья даже оробел слегка. – Мне бы тоже тут помереть хотелось, – совсем тихо проговорил бывший односельчанин, а теперь армейский командир, – вот прям тут, у ручья, под той вон елью! Но завтра лагерь дальше перевозить, под Томском который, там три тысячи четыреста восемьдесят человек… из окрестных сел… а потом еще… и это…

Что-то бормоча почти беззвучно, зажав под мышкой ноутбук, лейтенант, не прощаясь, вышел из горницы, хлопнул дверью. Хозяин несколько минут сидел недвижно, потом покачал головой, вздохнул шумно:

– Ты терпеливый, Гринька. Ты перетерпишь.

Он поднялся с лавки, уперся пудовыми кулаками в стол, постоял так раздумчиво, посопел носом. Следовало бы протопить печку – да время уж позднее. Следовало бы натаскать воды – так, обратно же, полночь скоро. Может, и поесть бы следовало, но не любил дед Илья с полным животом спать укладываться. А и сна-то ни в одном глазу, хотя денек выдался суматошный. И какой-то… душещипательный, что ли? Проводы, проводы, прощания.

Дед Илья повернул голову к большой картинной раме на стене. По местному обычаю, вместо пейзажей или, там, натюрмортов, в рамы помещались фотографические карточки. Разнокалиберные снимки топорщились пожелтевшими уголками, налезали друг на друга, образуя понятную только хозяевам обрамленную мешанину поколений. Среди десятка-другого фотографий старик отыскал взглядом фронтового дружка Захара. Кро-охотный был снимочек, выцветший совсем, неприметный, а видел и понимал поболее живых людей. Так, во всяком случае, деду Илье давно уже казалось.

– Вот что, Захар, хочу тебе сказать, – прогудел он, перетаптываясь с ноги на ногу, а руки все так же в стол упирая. – Нынче ты двум сценам был сосвидетелем. Перва сцена в двенадцатом часе дня произвелась. Это, значит, когда Евдокия Матвевна прощаться прибежала. Вот тут, в дверях, застыла – и молчит. Вроде укорят меня. А я-то вижу, что сердце у ней буквально выпрыгиват. Это почему? А потому, дружка Захар, что не досвиданькаться она сюда зашла, а хоронить меня заране. Хо-ро-нить! С поминками. А? Каково? Мне бы ее, голубушку, пожалеть да расцеловать перед расставаньем, а меня така злоба взяла! Нет, ты ж видал: я грубости не допустил. Но ведь и не попрощался честь по чести!

Дед Илья оторвался от стола, обошел его, наклонился к низкому окошку, вгляделся в туман и темень Иваевской горки. Тишина стояла окрест – не брехали в опустевших дворах собаки, не взмыкивали возле вымени телята, не трещали бензопилы на дальней лесосеке. И там, за тайгой, где три дня нещадно громыхало, сейчас тоже было тихо.

– Друга сцена, значит, только что образовалась. Твой-то правнучек тебя и не приметил, а? Мож, и не знат, что ты тут висишь? Кхм… Вот ты в какой момент угадал, что он не станет мне руки выкручивать и силком в машину тащить? Я, к примеру, в такой момент угадал, когда он мне хотел на планшетке своей показать, откуда Монарх к нам явился. Мож, и не большой секрет, и не военная тайна вовсе, не стану спорить. Мож, по теревизиру сто раз об ентом сообщили. А только Гринька-то с таким видом предложился, будто бы напоследок подивить хотел, чтоб, значит, образованным помирать мне приятнее было. Какой с мертвяка спрос, даже ежельше он секреты знат? Слышь, Захар? «Я понима-аааю, понима-аааю!» А сам-то, правнучек твой, ни черта не понимат! Так-то…