Олег Верещагин - Не время для одиночек

— Что ты сказал?! — процедил Колька, стискивая плечи пришельца так, что тот невольно начал корчиться. Но, собрав остатки мужества, он быстро сказал:

— Убьёшь — ну и что? Девчонка твоя — у Прокудина. В Сельцове. Он велел передать, чтобы ты приезжал за ней один. И никому. Иначе из неё кишки заживо вымотают. Я правду говорю!

— Я бы мог сломать тебе шею, — раздумчиво сказал Колька. — Сейчас. Здесь. Но ты дурак и животное. Посему…

Руки взлетели двумя секирами — и парень пронзительно закричал, падая на колени. Обе ключицы у него были сломаны — сломались, как сухие палочки. Колька толкнул его ногой в грудь и вошёл в дом.

Несколько секунд он стоял у лестницы. Не потому, что не знал, что делать. знал. Он просчитывал, как лучше это сделать.

У Харзиных никто не отвечал. Значит, дома её в самом деле нет. В школе не было тоже. И в отряде не было. Но как же её схватили? Где?! Неужели имела глупость на что-то поддаться?

Колька не задумывался над тем, что в такой ситуации, невзирая на все угрозы, любой мальчишка из Империи бросился бы в пионерский отряд, а потом — в полицию. Потому что он сам мог сделать только одно — поехать в Сельцово.

"Харлей" Колька оставил у въезда в деревню и дальше пошёл пешком. Когда-то, в начале Безвременья, тут был большой лагерь беженцев, потом пытались обосноваться какие-то сектанты, потом деревня запустела — и он даже удивился, увидев, что навстречу ему движутся по дороге, постепенно растягиваясь вширь, не меньше трёх десятков человек. Вся эта толпа посреди летнего дня казалась предельно чуждой и какой-то… нелепой. А впереди… Степана и того парня, Анатолия, Колька узнал сразу.

— Прие-е-еха-а-ал… — Степан растянул это слово на целое предложение. Глаза у него были недоверчивые и злобные — глаза крысы, оценивающей обстановку в подвале, где внезапно появился враг. — Неужели один?

— Один он, один, — сунулся кто-то из толпы. — Проверено, никого с ним нет!

— Один, — кивнул Колька. Он буквально ощущая спиной, что позади толпа уже сомкнулась, и ему стало тоскливо. "Убьют, что ли?" Верить не хотелось… — Если бы со мной кто был — то твои эти халупы уже горели бы с четырёх концов.

— Чего ж ты никого с собой не прихватил? — лицо Степана перекосила улыбка. — Не пошли? Не пошли-и, вижу! Они таких, как ты, не любят, а? Накласть им на тебя, Ветерок! Ветерок ты и есть Ветерок, сегодня тут, завтра там, а им до тебя и дела нет!

И он заржал, а остальные подхватили. Колька осмотрелся. Они не понимали его прозвища. Райко его совсем не потому дал ему, своему тёзке. Совсем не потому, почему думал Степан. Впрочем… это уже не важно, кажется.

— Я дал слово, что приеду один, — спокойно ответил он. — Где Элли?

— А если мы её… — и Степан сделал грязный жест. Колька нагло усмехнулся:

— Вы ж не идиоты. Если бы вы это сделали, то не сидели бы тут. А спасались от казаков и Чёрных Гусар. Ведь вы же… — он повысил голос, — …крысы!

Вокруг загудело, но Степан пресёк шум одним движением ладони:

— Верно, — кивнул он Кольке. — Не трогали мы её. Всё равно скоро им всем гроб сделают… Девку давайте!

Элли пулей вылетела из толпы и уцепилась за Кольку, как утопающий за спасательный круг. Судя по всему, ей в самом деле не причинили вреда. Но она была испугана и зла — зла на себя за этот испуг.

— Я приехал за тобой, — сухо сказал юноша, осторожно, но непреклонно отнимая руки девушки от себя. — Спокойно, Элли. Слушай меня. В конце этой улицы стоит мой "харлей". Сейчас ты к нему пойдёшь. Сядешь. Поедешь в город. Осторожней, он рвёт, как зверь… Если тебе не трудно — скажи там, что… — Колька потёр лоб и улыбнулся неожиданно тепло. — Нет. Просто объясни, где тебя держали. Это место называется Сельцово.

— А… ты? — Элли отстранилась от Кольки. — Ты что… остаёшься?!

— Да. У меня кро-охотный разговор с этими… существами.

— Я не поеду, — тихо и твёрдо сказала девушка. — Они тебя убьют. Я остаюсь.

— Тогда они убьют и тебя, и выходит, что я напрасно жёг бензин, смешно как-то выходит, — Колька усмехнулся. — Уезжай и поскорей. Я за их благородство не ручаюсь.

— Я не поеду!!! — замотала головой девушка. Колька вздохнул:

— Элли… — и вдруг рявкнул: — Уходи, дура! Пошла прочь, убирайся, я сказал! — и оттолкнул её от себя. Она неловко попятилась, замотала головой. Потом развернулась и побежала — перед нею молча расступились и снова сомкнулись.

Колька дождался низкого удаляющегося рёва "харлея", удивляясь, что на него всё ещё не набросились. Теперь её не догонят, даже если есть на чём и если захотят — за "Харлей" он готов был ручаться головой.

— Ну теперь поговорим, — почти спокойно сказал Степан, придвигаясь. А Колька даже не удивился, увидев рядом с ним возникшую словно из ниоткуда щербатую улыбку Фыри. "Жаль, не убил его тогда," — подумал Колька вяло. Драться не хотелось. Хотелось спать, как прошлой зимой, когда на реке он провалился в ледяную воду и, бессмысленно хватая руками шугу и обламывающиеся края полыньи, хотел не жить, а… спать. Тогда Би выволок его. Сейчас? Усилием воли Колька заставил себя собраться (держись, Ветерок!) и устало спросил:

— Что, Фыря? Опять с кастетом?

Улыбка стала ещё шире. В уголках глаз Фыри скопился гной. Он отвечал можно сказать ласково:

— Гы. Никак нет. Нынче без кастета мы, — он протянул руку за спину, и кто-то вложил ему в ладонь тесак для рубки мяса.

"Ах мать твою," — подумал Колька всё ещё беззлобно. И ударил. Вложив в удар всё своё нежелание драться — и всё умение вкупе с ненавистью к тем, кто заставляет его это делать.

Фыря не успел защититься — и не смог закричать. Правый кулак Кольки, врезавшись в горло бандита, в кадык, бросил его в толпу. Отбив плечом чью-то руку, Колька ударил ещё кого-то головой в подбородок, другого — ребром ладони по виску — и вырвался на дорогу. Позади ревели, выли и визжали, словно за ним гналась толпа чудищ из страшной легенды. Кто-то ударил Кольку палкой по ногам. Он упал, перевернулся, вскочил тем же движением, уже понимая, что — нет, не уйти. Эта дикая, тоскливая мысль заставила стиснуть зубы — иначе бы он закричал от душной тоски. Увернувшись от второго удара палкой, Колька очень удачно достал её обладателя подъёмом стопы в пах — и… перестал чувствовать спину и всё ниже. Земля ударила по лицу и ладоням.

— Пиздеееееец!!! — с омерзительной, торжествующей радостью заревел кто-то. — Убивай его! Я ему хребтину перехуярил!

Больно по-прежнему не было. И страшно не было. Он подумал о картине, которую так и не начал — и тут что-то упало на голову, всё сделалось сперва — алым, потом — чёрным, а потом — никаким.