Олег Верещагин - Я иду искать. История вторая

— Как с погодой будет? — поинтересовался Гойшир, обгладывая ножку куроч­ки.

— Облака не натянуло, марева, об Око нет — должно, хорошая, — предположил Резан. — Верховка вот пойдет верно — да станем по ровным уклонам держа­ться, оно и ничего... А все одно — скоро надо отсюда уходить.

— И я то думаю, — проворчал Гоймир.

— Что там, куда мы идем? — потихоньку спросил Олег у Йерикки, который гото­вился лечь, расстилая плащ.

— Прохладно, — ответил рыжий горец, — долина на плоскогорье, постепенно к Ан-Марья понижается. Сосновые леса и луга...

— Живет кто-нибудь, я вот про что?

— Да-а... правда — немного. Но там есть дороги, хорошие дороги. Когда-то там жили Медведи. Данваны истребили их.

Гостимир сидел за небольшой рацией, которую ради интереса прихватил в лагере. Неожиданно он рассмеялся и, сдернув наушники, включил внешнюю трансляцию:

— Й-ой, слушайте!

Мальчишки все обернулись на звук. Где-то — очевидно, далеко — девичий голос, слабенький и какой-то мяукающий — распевал бессмыслицу:

— Выключи! — крикнул Йерикка, кривясь. — Слышишь, выключи немедленно!

— Ты что? — удивился Гостимир, выключая рацию. — То с юга. Это... как то сказали...

— Группа «Гормональный препарат», — по-прежнему морщась, ответил Йерикка. Олег чесал нос — слова показались ему знакомыми, но он не мог вспомнить, откуда? Может быть, он слышал их на Земле? М-да, от такого успел отвыкнуть... А Йерикка, потирая щеки ладонями, словно у него зудела кожа, сказал:

— Слушать это так же опасно, как колоть дурь, — и добавил: — Вир врикан анс мар хлаутс — стриука альс славе, сайан слим, алан фалр, деад хайлс...

Лица горцев стали ожесточёнными — настолько ожесточенными, что Олег не сразу, решился спросить:

— А что это, Эрик?

— Один из постулатов обращения со славянами, — нехотя ответил тот и сп­люнул, будто рот очищал от сказанного: — Коротко — славянам ничего, кроме грязи.

— Про какое дело хоть песнь-то? — поинтересовался Морок. Простейший воп­рос вызвал сильное затруднение у присутствующих. Со слухом у всех был порядок, с — мозгами — тоже, но уловить хотя бы оттенок смысла в «песне» никому не удалось.

— Ты бы спел Гостимир, — попросил Олег. Остальные закивали — после этой радиочуши хотелось послушать что-нибудь свое. Даже где-то почвенное и посконное, как отметил про себя Олег, глядя на Гостимира, достающего гусли. Несколько парней полезли за кувиклами, но Гостимир отмахнулся:

— Ой не надо. Послышит кто ненароком — решит одно Змея в горах казнят... Вот то слушайте, — и он положил пальцы на струны...

...Если честно — Олег плохо помнил, о чем пел Гостимир в тот холод­ный вечер у костра. Он очень устал — больше остальных, потому что еще не оправился от короткого плена, поэтому лежал на плаще, перебирал па­льцами за пазухой дареную Бранкой повязку, которую разыскал в разгромлен­ном лагере Йерикка и отдал Олегу — и не слышал слов. Но было ему грустно и в то же время хотелось поскорее в бой, и отзывалась песня тоской по до­му и ожиданием чего-то великого и радостного, как Чаша Грааля, которую обязательно обретет достойнейший... а те, кто не дойдет, обретут смерть, какой заслуживают воины...

...Говорят, когда пел великий Боян, князь-певец — даже Солнце замира­ло в небе, останавливался Дажьбог послушать земного певца. И даже самые злые и подлые люди не смели творить злых и подлых дел. А все лучшее, что есть в человеке, выходило наружу, и трус совершал подвиги, скупец давал се­ребро, не глядя и не требуя возврата, черствый сердцем влюблялся и шел на смерть за любовь... А Кощей-Чернобог в своем дворце зажимал уши, падал без сил и выл от страха.

Так было, когда пел Боян.

Тогда слово могло расколоть скалу и повернуть вспять реку...

...Те времена ушли. Измельчали слова. А люди стали сильнее. Словом не остановить данвана и не сбить его вельбот. Для этого нужно оружие — атоматы и ракеты.

И еще кое-что.

Смелая душа. Без нее все остальное — хлам. Даже самая могучая техни­ка — ничто.

А смелую душу по-прежнему будят в человеке простые слова.

Как в те времена, когда пел Боян.

Гостимир пел — и время не замечалось, оно таяло на фоне голоса и звона гуслей...

И когда уже люди стали засыпать, Гостимир все пел — для самого себя. Но Олег слушал — слушал, лежа у костра под плащом и подперев голову ру­кой...

...Олег уснул под песню. И ему приснилось, что он дома — на Земле, с мамой, отцом, Бранкой и Йериккой сидит на крыльце дедова дома и слушает поющего под гитару Гостимира.

Утром с горных вершин в обе стороны скатилась волна фёна, который тут называют верховкой — теплого, упругого ветра, срывавшего вниз лавины и камнепады. На перевалах ветер дул и ревел, как в аэродинамических тру­бах на заводских испытательных стендах.

Чета зашевелилась только к девяти утра — лязгая зубами и дрожа, вы­ползали мальчишки из-под плащей, раскочегаривали костер, кипятили чай и, еще не проснувшись, жевали остатки ужина. Потеплело, и над горами скопили­сь тучи.

— Этим днем горы перевалить надо да и спускаться, — Гоймир засыпал кос­тер пылью пополам со снегом. — Ближний перевал далеко ли?

— Девять верст, — сообщил Одрин. — По вечеру уж треть от спуска одоле­ем. Так — разом снег не падет.