Олег Верещагин - Не время для одиночек

… - Ты умеешь с ними разговаривать без кулаков, — заметил Живко, когда Сахно убрался — совсем не так помпезно и претенциозно, как появился. — У наших на районе никогда не получалось, я это ещё хорошо помню… — он смотрел, как Колька допивает чай. — Не один поедешь, надеюсь?

— Один. А как же иначе? — улыбнулся Колька. — Ладно, пойду… проводи, что ли?..

… - Живко, твои ребята драться готовы? — спросил Колька уже у самого выхода. — Не кулаками, по-настоящему, наверное. С оружием.

— Конечно, — без удивления откликнулся Коробов.

— Прикажи им всё время носить с собой что-нибудь серьёзное.

— Есть, понял, — кивнул Живко. Серьёзно кивнул, подобравшись, как хорошая гончая. — Ты домой сейчас?

— Да, пойду, — кивнул Колька. — Пройдусь…

…Он в самом деле был без мотоцикла. Пожалуй что — и к лучшему, он давно не ходил пешком по ночным улицам, а это было здорово. Тишина, только еле слышный шорох в кронах деревьев, да стук собственных шагов по мостовой. И мысли о том, что скоро осень… А над головой, в просветах между кронами — звёзды. На самом деле звездопад, яркие мгновенные штрихи часто рассекали небо… Если забыть о домах за кустами и деревьями слева и справа, то немного похоже на антураж "Ночных улиц" (1.) — имперского сериала, новые выпуски которого Колька ловил по кинотеатрам, чуть ли не от самого себя прячась. Глупость, конечно, а вот же ж…

1. Детский сериал из 24 часовых серий, сделанный кинокомпанией "Луч" в 23–24 г.г. Реконкисты. Посвящён приключениям группы мальчишек и девчонок из Петрограда, которые оказались в некоем параллельном измерении, в городе, как две капли воды похожем на Петроград, но с царящей вечной ночью и населённом чудовищами. 24 песни-заставки к сериалу написал 13-летний петроградский школьник Саня Лобов — и тогда не предполагалось, что он станет одним из самых знаменитых поэтов второй половины Реконкисты.

Странно. Колька даже сбил шаг. В окнах его дома — он видел их сквозь дикие заросли — горел свет.

— М? — осведомился он сам у себя, на секунду приостановившись. Ещё секунду думал про пистолет — чем чёрт не шутит? Но в конце концов решительно пересёк улицу и открыл калитку.

Дверь была не заперта, и он вошёл бесшумно. В коридоре пахло чем-то очень вкусным. Колька не успел сориентироваться в обстановке, потому что из зала появилась Элли.

— Ты? Здесь? Сейчас? — только и смог спросить Колька, растерянно закрывая за собой дверь. Девушка весело улыбнулась:

— Ты же назначил меня руководить радиостанцией? Не отпирайся, я ж сама слышала… Вот я и решила познакомиться с местом работы. Давай, мой руки и садись за стол, я рагу приготовила.

— Ты же, наверное, спать хочешь? — неуверенно предположил Колька, слегка оробев от такого напора.

— Успею выспаться, жизнь длинная… Давай, давай, всё остынет! — она подтолкнула Кольку в спину, причём чувствительно. — Я кладу! — крикнула Элли уже вслед ему.

Колька испытал странное чувство. Очень странное. Прийти домой, где тебя ждёт любимая девушка и приготовленный ею ужин… или завтрак уже? Не важно… Он дольше обычного плескался под краном и, отфыркиваясь, вышел из ванной всё ещё в задумчивости.

Элли накрывала на стол. За окнами уже потихоньку начинало светать, но в зале с его электрическим светом они казались по-прежнему ночно-чёрными. На столике обложкой вверх лежала старая книга, алые в золотой окантовке буквы, похожие на штыки, на тёмной обложке: "НА ОСТРИЕ УДАРА". Название Колька не вспомнил, но увидел иллюстрацию — трупы в развалинах, горящий танк, ещё один — идущий на двоих парней, целящихся в него из РПГ — и вспомнил книгу.

— Ты куда пропал? — Элли появилась рядом.

— Читала? — тихо спросил Колька.

— Да, — так же тихо ответила ему девушка, кладя ладони на его плечо. — Это про либерийцев (1.). Которые сражались против наших.

1. Возникшее в 16 г. Серых Войн на западном берегу Африки (на месте частей современных Гвинеи, Сьера-Леоне и Либерии) государство. Среди прочих "бандитских государств" Либерия стояла особняком, так как население её составляли бежавшие с севера политические противники англосаксов из "Фирда", не практиковавшие людоедство и старавшиеся придерживаться нормальной законности. Тем не менее, Либерия находилась в союзе с классическими бандгосударствами и в 26 г. С.В. была уничтожена десантами Англо-Саксонской Империи.

— Я тоже читал… а потом забыл про неё, — признался Колька.

— Мне их жалко, — вдруг сказала Элли. — Может, это и неправильно, но я почти плакала, когда читала некоторые места. Так их жалко… Они такие гордые и храбрые, а ничего не могут понять. И сделать ничего не могут, только погибнуть… и гибнут. Не сдаются, не убегают, а гибнут. Против наших…

Колька взял в руки книгу, полистал страницы. Запнулся о строчки…

"Я стоял, опустив бесполезный гранатомёт, ещё курившийся кислым дымом частых выстрелов, и смотрел, как все три танка идут к нам через развалины, раскачиваясь, ныряя и поднимаясь. Страшно не было. Я рассматривал их пятнистые носы без мыслей, с некоторым интересом.

— Будешь?

Я повернулся. Ян протягивал мне сигарету. Отчуждённо я заметил, что на левой руке, замотанной какой-то бумагой, у него нет большого и указательного пальцев, и левого глаза на перепачканном кровью и копотью лице не было тоже — я не мог поверить, что это Ян.

— Давай, — я принял сигарету, хохотнул: — Рак заработать всё равно уже не успею…

Он засмеялся в ответ, словно закашлялся или залаял. Затянувшись, я передал сигарету ему — мы так и стояли, так и курили её. Последнее, что нам оставалось в жизни — эта сигарета.

Или что-то ещё? Что-то, державшее нас на земле, даже когда надеяться было уже не на что, не во что и незачем стало верить? Честь — не зависит от того, что снаружи. Честь — внутри нас. Навсегда. Навечно. Смерть тут тоже ничего не способна изменить.

Я вспомнил легенду, рассказанную Яшкой. Танки шли, и всё кончалось, и очень хотелось верить, что там, в легенде — правда. Не потому, что я вдруг испугался смерти, совсем нет. Обидно было бы умереть совсем под гусеницами этих машин, зная, что враг — победил.

Пусть та легенда станет правдой. Мы все в душе верили, что она — правда.

И если она правда, если достичь того фантастического дворца могут после своей смерти лишь отважные — нам не о чем беспокоиться.

Не о чем."

Колька положил книгу на столик и вздохнул:

— Пошли есть…

9.