Коллектив авторов - Невеста зверя (сборник)

– Покажи мне? – просит он.

Я гляжу на него. В глазах его настороженность, но он протягивает мне плеер, словно драгоценность. Я тоже протягиваю руку. Он делает полшага вперед. Я хватаю его за запястье и притягиваю к себе. Он отскакивает, оборачивается коброй и исчезает.

Я поднимаю плеер с земли. Вернется ли он за ним, если не за мной? Я выдуваю из флейты несколько нот, хлюпаю носом и смаргиваю слезы. Я шепчу: «Вернись».

В тишине слышно, как проезжает грузовик и сигналят рикши. А потом за моей спиной его голос шепчет:

– Ты зачаруешь меня?

Я качаю головой.

– А как мне это проверить?

Я оборачиваюсь к нему.

– Ты можешь меня убить, – предлагаю я.

Он смотрит на меня секунду и подползает ближе: я чувствую его тепло. Его хвост обвивает мою лодыжку.

– Я не стану тебя убивать.

Я не отвожу от него глаз, и губы его складываются в подобие улыбки:

– Ты мне веришь?

Я киваю.

– Что будем делать?

Я взяла его за руку, и на этот раз он не отпрянул. Я положила его длинные пальцы на плеер, показывая, где кнопки.

Он засмеялся, еле слышно, хрипловато:

– Это… не совсем тот ответ, которого я ожидал.

Обезьяны ревниво охраняют свое царство. Проще украсть яйцо Гаруды, чем увидеть огромный обезьяний город в кронах деревьев.

Наги не таковы. Они не стерегут своих владений и боятся лишь одного народа, а этот народ не может найти их дом.

Когда бабушка рассказала мне об этом, я не поняла.

Она подняла на меня взгляд, продолжая резать лук на ощупь. Глаза ее были ясны, морщинистая рука с ножом двигалась проворно и уверенно.

– Когда-нибудь поймешь, – сказала она.

Он ждет меня в саду, свернув под собой хвост и опершись подбородком на руки. Когда я подбегаю к нему, он вскидывает голову, но подает голос, лишь когда я оказываюсь совсем близко. Тогда он обнимает меня, склоняет голову на плечо и говорит:

– Они его забрали.

– Кто? – Что именно забрали, мне спрашивать не надо. Я прижимаю его к себе и глажу по голове, вдыхая его запах, запах темных листьев.

– Старейшины. Не все из них – твоя бабушка была против.

Мои руки сжимаются крепче.

– Бабушка?

– Она наша сказочница. Но остальные наги рассердились – на то, что кто-то из нашего народа захотел научиться волшебству твоего народа. И разгневались, что кому-то это под силу.

– Волшебству?

Когда играет он, не приползают ящерицы и не прилетают птицы.

– Играть красивую музыку пальцами. Они сказали, что это плохо, и… забрали его.

Его голос звучит так горестно, что у меня разрывается сердце. Отнять музыку у меня не решилась даже тетя.

– Но почему? – спросила я.

– Наверное, они боятся, – пробормотал он мне в плечо. – Конечно, они боятся. Это наше проклятие. Музыка так прекрасна, так неотразима… – Он отпрянул, взглянул на меня и признался: – Мы не можем противиться этим чарам.

Я коснулась пальцем кончика его носа:

– Проклятие.

Он моргнул.

Я улыбаюсь и подношу флейту к его губам. Он медленно протягивает руку, чтобы потрогать ее, и смотрит на меня огромными глазами.

– Подуй в нее, – говорю я.

И он дует. Из флейты не раздается ни звука. Он смотрит так удивленно и расстроенно, что я не могу не засмеяться. Он хмурится, и тогда я целую его, а потом показываю, как выманить из флейты звуки.

Потом, когда его пальцы бегут по вышивке бисером на моей кофточке-курти, спускаются по шее и груди, когда мои губы узнают в темноте форму и вкус его губ, он говорит:

– Мне запретили приходить сюда.

Я целую его в плечо, в шею, в челюсть и шепчу ему на ухо:

– Мне тоже.

Мама вышла из кухни на папин зов, отряхивая с рук муку. Гаутам тоже вышел из своей комнаты и сел за большой деревянный стол в столовой. За другим его концом сидел Викрам, окруженный толстыми книжками, и вовсе не собирался уходить. Шрути еще была в саду и ничего не слышала.

– Ну что же, – сказал папа, – возможно, это и к лучшему. Она будет меньше противиться, если услышит это от Гаутама.

Викрам вскинул голову.

– О чем услышит, папа? – спросил Гаутам.

Мама концом сари стерла со столешницы невидимое пятнышко.

Папа вздохнул.

– В колледж она не сможет поступить, – сказал он, – и ни один нормальный мужчина на ней не женится. К тому же господин Босль говорит, что Амит слышал, как она играет эти свои мотивы не одна. Что будет дальше?

– Она может жить у меня, – сказал Гаутам.

– Пригреешь змею на груди, – вставил Викрам.

Тетя, которая вошла в комнату со стопкой тарелок, засмеялась.

– Подожди, пока сам не женишься, Гаутам. – Она принялась со стуком расставлять тарелки на столе.

– Дослушайте меня, – сказал папа. – Я придумал кое-что получше. Я написал… ну, вы знаете, тому мальчику, которого показывали по телевизору. Который берет в руки кобр. Он до сих пор жив, и я списался с его родителями. Они согласились, что он должен познакомиться со Шрути.

– О, это ты здорово придумал, – сказала мама. – У них ведь столько общего.

– Могут открыть магазин домашних животных, – сказал Викрам.

Гаутам нахмурился:

– Не надо ли тебе куда-нибудь выйти?

– Из собственного дома?

Гаутам повернулся к Викраму спиной и сказал:

– Она этого мальчика даже в глаза никогда не видела.

– Твоя мать права. И он, и она обожают змей. Оба… не вполне нормальные.

Викрам фыркнул.

– Но его родители счастливы, что она не завизжит при виде его кобр.

– Ей всего шестнадцать, папа.

– А я что, завтра ее замуж выдаю?

– Они брахманы? – спросила мама.

– Нет, но они довольно зажиточные, а мы не можем себе позволить… – Он осекся, покосившись на Гаутама. – То есть я хочу сказать, в наше время никто больше не обращает внимания на касты.

Гаутам вскочил и, оперевшись ладонями на стол, подался вперед к отцу:

– Ты говоришь так, как будто она умственно отсталая!

– И не без причин, – пробормотал Викрам.

– Она не дура, Викрам. Ей хватает ума держаться от тебя подальше.

В последовавшей тишине настойчиво запищала микроволновка.

– Викрам, – слишком громко сказала тетя, – убери свои книжки и позови папу. Ужинать пора.

– Она просто… невинная, папа. Слушай, не беспокойся о ней. Она может жить у меня. Правда.

– Ну, и что это для нее будет за жизнь? – сурово спросила мама. – Незамужняя, никому не нужная, будет путаться под ногами в братнином доме? Ну уж нет!

– Садись, – сказал Гаутаму отец. – Я знаю, ты хочешь, чтобы твоя сестра была счастлива. И мы все этого хотим. Но ты еще слишком молод, чтобы понимать мудрость старших.

– А разве мудро устраивать жизнь Шрути у нее за спиной?

– Если она даже не удосужилась вернуться домой к ужину, может быть, и мудро!

Глаза Гаутама расширились.

– Черт!

– Гаутам, – нахмурилась мама. – Что мы тебе говорили про ругательства?

– Это ведь на нее совсем не похоже, правда? Пойду по ищу ее.

Викрам, улыбаясь, встал из-за стола.

– Я пойду с тобой, – сказал он. – Мама, убери за меня мои книги. Бедняжка, возможно, попала в беду.

Теперь мы оба знаем, что ослушались старших, и это нас сближает. Я не ухожу в обычное время и не отстраняюсь, когда он поднимает мою курти и стаскивает ее мне через голову. Потом он снимает с меня джинсы. Он не знает, что делать с бюстгальтером, и мне приходится ему помочь.

Он – тень, отброшенная на меня убывающей луной, черная тень с серебряным подбоем. Его хвост оглаживает мои ноги, свиваясь в сверкающие кольца. Он рвет цветы жасмина и сыплет их сквозь пальцы на мою голую кожу. На нёбе моем вкус жасмина, листьев и возбуждения. Он склоняется надо мной, целует меня в шею, и я чувствую на коже его зубы.

Дразнящим движением он проводит рукой по моему животу вниз и чуть сдвигается. Поднимается ветер, донося до меня насыщенный лиственный запах великого леса. Его волшебство играет у меня под кожей. Я выгибаю спину, подаюсь к нему, и он прижимает меня к себе. Он в обличье мужчины. Его вздох вторит моему. Мы смотрим друг другу в глаза.

И вдруг мы слышим треск ветки под чьей-то ногой.

Мы замираем. Еще шаг, и он превращается из мужчины в полузмею, из полузмеи – в змею.

Я хватаю джинсы и засовываю в них ноги. «Только не Викрам, – молюсь я. – Только не здесь, не теперь».

Змея метнулась в тень. Я хватаю курти, твердя себе, что ему, моему наги, больше ничего не оставалось. Щелчок, и великий лес смывает волна слишком яркого голубого света. Я осталась одна. Я прижимаю курти к груди.

– Что ты здесь делаешь? – Это голос Гаутама. Он включил брелок-фонарик, которым так гордится. Я щурю глаза.

– По-моему, все предельно ясно, правда? – говорит Викрам за его спиной. – Вопрос в том, с кем маленькая мисс Невинность этим занимается.

Я еще крепче прижимаю к себе курти.

– Надевай, глупая. Не верти в руках.

Отвернувшись, я быстро натягиваю курти через голову, наизнанку, стараясь не показать Викраму больше, чем он уже видел. Вышивка царапает мне кожу.