Коллектив авторов - По ту сторону реальности. Том 2 (Сборник мистики и фантастики)

– Где ты это взял, Говард?

– Этим наполнены твои вены, и наука не в силах объяснить, что это за вещество. Может, ты расскажешь мне все, что тебе известно? Это Саймон? Чем он тебя накачал там в своей лечебнице? – в его глазах мелькнул алчный огонек, и он вскочил с места.

– И все-таки твоя авария пошла мне на руку, это тянет на Нобеля! Это же панацея, Рей! Это панацея!

Говард, окончательно дав волю эмоциям, восторженно кричал и махал руками, а я с ужасом наблюдал настоящую сущность так давно знакомого мне доктора. Алчную, болезненно сумасшедшую и преследуемую идеями сущность. В моей голове лихорадочным потоком полились воспоминания: первое наше знакомство с Лаурой, тысячи букв интереснейших рассказов, ласковое и нежное слово «папа», игры в догонялки на побережье вдруг превращались моим воображением в огромную лабораторию для изучения свойств ее организма и многочисленных опытов. Все, что так тщательно скрывалось всеми нами, грозило вырваться наружу, и я не в силах был такое допустить. В какую-то секунду во мне взяли окончательный верх отцовские чувства, и я резко, до помутнения в глазах, подскочив со стула, схватил со стола пробирку. Ни бешеный крик, ни отчаянный рывок в мою сторону не остановили меня, и пробирка исчезла под подошвой моего ботинка. Говард оттолкнул меня в сторону, огонек в его глазах потух, сменившись отчаянием, и он безмолвно упал на колени. Среди мелких осколков стекла испарялась мечта доктора Говарда Мейсона, оставляя на паркете тонкие следы золотых нитей. Я вышел из кабинета и, не спеша, побрел по коридору в сторону выхода.

Ошеломленный, я распахнул двери выхода и сел на ступеньках больницы, не в силах придумать, что мне дальше делать и куда идти. С соседнего парка ветром доносились счастливые крики детей, играющих на детской площадке, мимо проносились озорные малыши на велосипедах, сопровождаемые заботливыми родителями. Среди всего этого многочисленного разнообразия звуков раздался громкий и отчетливый выстрел.

Я побежал назад и инстинктивно понесся к тому кабинету, где был несколько минут назад. Альберт, как обычно, сидел в своем излюбленном кресле, но на этот раз его взгляд не был устремлен вперед. Его глаза были закрыты, а подбородок уперся в грудь. Комнату переполнял пороховой дым. В руке доктора был крепко зажат револьвер, который всегда покоился где-то в недрах многочисленных настенных полочек. На столе лежала записка, написанная на листе в его рабочем ежедневнике. Я вырвал страницу и принялся ее читать, осознавая по мере прочтения всю глубину ошибки, которую я совершил несколько минут назад: «Рей, знаешь, как-то глупо получилось, но что сделано, то сделано. Видимо, у тебя есть своя тайна, которую тебе не хотелось бы раскрывать, но и у меня есть такая. Помнишь мою дочь Марту? Да, наверняка, помнишь. Она больна, Рей. Смертельно больна, и хуже всего то, что я ни как отец, ни как врач ничего не могу с этим поделать. У нее осталось всего несколько дней, она лежит в коме, в сто тринадцатой палате, позаботься о ней. И прости меня, пожалуйста. Твой старый друг, Альберт».

Через несколько секунд прибыла полиция. Полисмены в синих фуражках с золотистыми кокардами уже принялись опрашивать больных и осматривать место преступления, когда я скрылся за дверью сто тринадцатой палаты.

Вся палата сверху донизу была заставлена электроникой, издающей разные монотонные звуки. Каждый механизм, как добросовестный работник с фабрик в промышленном районе, занимался своей отдельной, конкретной функцией, но все вместе они, пикая и сверкая лампочками, служили единой цели – поддержанию всего одной человеческой жизни. Единственное, что из всего этого многообразия приборов для меня было знакомо по стареньким голливудским сериалам и фильмам, – это прибор искусственной вентиляции легких и железная коробка с экраном, отмечающая каждое биение сердца. Тут, среди всей этой многочисленной электроники, я увидел хрупкое, бледное тельце, обернутое белой простыней. Марта. Ее личико сильно исхудало, а веки подергивались в такт пикающему звуку. В моей голове уже созрел план действий, и я судорожно принялся его исполнять. Подперев дверь приборным столиком, я начал собирать по палате все, что могло мне понадобиться и, наконец, подготовившись, присел на край кровати. Перемотав руку выше локтя резиновым жгутом, я схватил со стола скальпель. В дверь постучали, но это только добавило мне решимости. Я замахнулся и, закрыв глаза, резко полоснул лезвием себе по запястью. Кровь, которую я так тщательно пытался сберечь, маленьким черным фонтаном ударила вверх и залила кафель на полу. Я занес руку над головой Марты, а другой рукой приоткрыл ей рот. Черная брызги падали ей на лицо, на губы, заливали простынь, оставляя серые грязные пятна, но несколько капель все-таки достигли своей цели.

Марта закашлялась, ее тело забилось в судорогах, пиканье приборов слилось в один сплошной звук. Я больше не мог удерживать свое тело и спустя несколько секунд рухнул под кровать, в лужу собственной крови. В глазах все двоилось, я рассматривал порез на запястье, который стремительно превращался в тонкую линию шрама. Протяжный звон резал слух, нащупав на полу скальпель, я уже намеревался повторить попытку, когда услышал резкий хруст рвущихся капельниц.

Рядом с моим лицом упало несколько датчиков, которыми до этого так обильно было усеяно ее тело, писк оборвался, сменившись протяжным гулом в ушах. Я улыбался, в голове пронеслась мысль: «Я позабочусь о ней, Альберт. Смотри, Лаура, у меня теперь есть дочь», на секунду мне даже показалось, что я сказал это вслух, но это было уже не так важно. Я слышал, как она встала с другой стороны кровати, маленькие бледные ручки схватили меня, придавая моему обессилевшему телу сидячее положение, в ту же секунду она обняла меня:

– Да, папа, – я повернул голову и в ужасе отшатнулся, рядом со мной в больничном халате, улыбаясь, сидела Лаура.

Я потерял дар речи, а она вопросительно смотрела на меня своими ярко-зелеными глазами. Следующей своей фразой она словно подвела черту, ответив разом на все не заданные мной вопросы.

– В тебе моя кровь, так же, как и в Говарде, и в Марте. И побочный эффект от ее переливания зависит полностью от того, чего я в этот момент захочу, а я всегда хотела, чтобы у меня была семья. Да, и называй меня Мартой, пожалуйста. Она снова обняла меня, но уже более нежно. В этот момент приборный столик отлетел в сторону под натиском нескольких полисменов, а рядом со мной последние капли моей крови превращались в еле видимый дымок, оставляя после себя на кафеле кружево блестящих золотых нитей.

После смерти Альберта прошли долгих полгода судебных тяжб и разбирательств, когда я в очередной раз встретил Говарда, прогуливаясь по парку. Он уже в сотый раз пытался уговорить меня переехать с Мартой в лечебницу, но я остаюсь равнодушен к его просьбам. После исчезновения Лауры он постарел, осунулся и стал более походить на малообеспеченного старика, чем на властного богача, каким был когда– то. «Саймонс Исланд» закрыли, теперь там находится пятизвездочная гостиница «Хилтон». Дул весенний ветер, а я шел вперед по тротуару в сторону единственной частной школы в округе, чтобы встретить ее после уроков. Я теперь был семейным человеком и нашел новую работу. Жизнь изменилась к лучшему и вошла в привычную колею. Все, что произошло, осталось теперь далеко позади, и я надеюсь, вскоре забудется. Искренне ваш Рей Бредли.