Коллектив авторов - Полдень, XXI век (сентябрь 2011)

Потом Зинка мне показала няню-вируса на экранчике. Он, оказывается, тоже машинка, только совсем-совсем крошечная и не из пластика, а белковая. Его когда сделали, держали сначала только в больницах, чтобы раны быстро вылечивать, а он стал быстро умножаться и поселился во всех людях и животных. Няня-вирус есть теперь у всех с самого рождения, а умирать по-настоящему никому не дает. То есть человек все равно стареет, но живет. Поэтому накопилось очень много дряхлых людей, прежде чем нашли способ временной смерти. Вот если удается убить кого-нибудь хотя бы на год, его няня-вирус восстанавливает не из старых, испорченных клеток, а делает новые по записи, когда человек был молодой и здоровый. Я еще подумала, что зря Федька пытается умереть – его няня-вирус тогда сделает совсем глупым ребенком. Хотя если так, я буду старшей сестрой, и это здорово!

А еще мне пришла в голову идея: у меня есть Ватрушка, это кошка, она очень старая. И я Зинку спросила, может она для меня Ватрушку убить, хотя бы на месяц? Зинка поворчала, но сказала, что если я никому-никому никогда про машину Доктора не скажу, то может. Я сразу через подвал выбралась и побежала к нам. Ватрушка всегда спит в коровнике, она ждет, когда бабуля утром будет от Зорьки мясо отрезать – тогда и кошке немного дают. Я сразу ее нашла на сене в уголке. Ватрушку уже и держать было неприятно: шерсть стала жесткая, а кости на хребте выпирали. Но я ее все равно отнесла к Доктору в дом.

Зинка мне сказала положить Ватрушку на стол, только кошка лежать не хотела. Я тогда взяла клетку с кроликом, кролика вытряхнула, а Ватрушку вместо него запихала и поставила куда велено. Потом включила кнопки, какие Зинка показала.

Только я про Федьку забыла, а он книжку дочитал и стал меня искать. Он видел, как я с кошкой вернулась, и полез за мной следом. Ага, заорал: я все знаю! А сам ничего не знал, потому что только что пришел. Я ему так и сказала, но он опять разозлился и начал за мной гоняться, чтобы отлупить. Снова выбил мне зуб и поставил синяк на всю щеку. И сказал, что сам будет на кнопки нажимать, потому что я дура. Он начал включать машину, а я ему назло втайную щелкнула по клавише со звездочкой три раза, и Зинка ушла. Федька ее и так звал, и этак, и ругался, и даже компу пнул, но Зинка Бот все равно не вернулась. Тогда он все равно стал кнопки жать. Смотрю, а машина-то заработала! Все тихонечно так загудело, огоньки замигали, а на компе побежали всякие строчки, только слишком быстро, не прочитаешь.

Федька ко мне повернулся и говорит: ага, дура, думала, я не сушею? И тут мне так обидно стало – почему я все первая узнала, про все с Зинкой договорилась, а Федька пришел на готовенькое? Не думала, что у меня брат такой гад. Я даже заплакала. А потом подумала, что, раз он меня обманул, я ему тоже пакость сделаю. Там на стене были розетки с разными кумуляторами, я один выдернула и пошла в подвал, где Жменя стояла. Поменяла ей кумулятор на заряженный и сказала, чтобы она шла в мастерской прибираться.

Жменя-то Федьку не знала, сразу на него набросилась. А у нее специальная защита встроена, такие молнии вонючие, чтобы крыс гонять. Вот она этими молниями стала Федьку лупить. Как он заметался по всей мастерской! Все перевернул, в стол врезался, локоть расшиб до крови! Я так смеялась, что чуть не лопнула. Потом только услышала, что лестница скрипит, – это Доктор все-таки проснулся. Пришлось Федьку срочно хватать и удирать, даже Ватрушку забыли и стол не выключили.

Дома мы быстро в кровати забрались, сделали вид, что всю ночь тут так и лежали. А потом как-то быстро и на самом деле уснули.

С утра нас бабуля разбудила и повела умываться. Чего-то она меня долго мыла, а потом в лице переменилась и убежала. Вернулась уже с Доктором, а за ними еще полдеревни пришло, и всякий пытался меня за щеку ущипнуть. Только когда я заплакала, они отвязались. А Доктор тихонечко мне сказал, что знает, кто у него ночью по мастерской шарился. Только он не обидится, если я ему скажу все-все, что сделала с его машиной. Я испугалась и сказала, что во всем Федька виноват. А братец на меня стал валить. Мы чуть не подрались, но нас бабулька с Доктором растащили и сказали, чтобы мы больше никогда друг друга не били, потому что вчера ночью в нас няня-вирусы выключились. И теперь все болячки и синяки будут надолго. Мне даже зеркало принесли, чтобы я на свой фингал посмотрела: он такой здоровый стал и фиолетовый! Я сначала решила, что это ужасно, а потом заметила, как взрослые на меня смотрят и завидуют, и пошла соседской Нюрке хвастаться. А Федька начал всем показывать свою ссадину на локте, как будто это круче синяка.

Потом было большое собрание деревни, куда нас не позвали, но там все равно скучно: мы немного подслушали через вентиляторную дыру. Доктор всем рассказывал про свою машину и про то, что теперь программа позволяет убивать определенные белковые штуки внутри носителя. Он еще чего-то сказал про резонансовый мунитет, который должен сохраняться в организме, поэтому сколько-то лет новые няня-вирусы не смогут заводиться в человеке, а за это время можно будет нормально умереть навсегда. Ватрушку дохлую показывал. Тут я совсем стала зевать (еще бы, они же выспались, а я нет) и ушла домой.

А вечером Доктор опять пришел и велел мне и Федьке за воскресенье написать про все, что было. Только честно, без вранья. И обещал за это нам в четверти отличные отметки по Родной речи. И еще шоколадку. Поэтому я сейчас пишу сочинение, а Федька-дурак без меня пошел прыгать в ракетную шахту. Когда вернется, я ему обязательно какую-нибудь гадость сделаю.

Время, описываемое в данном повествовании, было, по мнению многих историков, тихим, бессобытийным и для изучения просто не интересным. Хотя бы потому, что материалов для написания диссертации про этот исторический период осталось совсем немного. И были историки в этом вопросе совершенно правы. Впрочем, в своей научной правоте и пожизненной непогрешимости они, как истинные учёные-гуманитарии, никогда и не сомневались.

…Уже взрезали свинцово-серые волны облупленные форштевни имперских линкоров, влекомых в океанские просторы волей седых (или чернобородых, кому как приятнее) капитанов; уже разбивались огромные дождевые капли об листовую обшивку тяжёлых авианесущих аэростатов, плывущих то по небу закатному, то по небу на восходе; уже затевали первые бои на городских площадях бесшабашные бойцы абордажных отрядов, и звон фамильных таллийских шпаг и шпаг фамильных верненских звучал безумным, апокалиптическим, яростно весёлым гимном гаснущей и вновь возрождающейся жизни, смешиваясь с непрестанным рокотом одиночных, спаренных или счетверенных зенитных пулемётов. Все эти события были стихийны, необоснованны, невзаимосвязаны и неконтролируемы – тогда ещё никто не знал, что из этого безумного грохочущего и сверкающего века однажды взойдёт на вечернем горизонте яркая звезда подпоручика Райда Лайкэри. Вот так-то, судари мои, перелётные птицы…