Владимир Ильин - Профилактика
Предположим, это так. Болезнь, расстройство сознания, бред наяву. Но если это болезнь, то должны быть и какие-то иные ее проявления, верно?
Я старательно прислушался к своему телу.
Нет, если не считать небольшого переутомления от непривычно долгой работы языком, ничего у меня не болело. Здоров, как три быка, как пел когда-то Высоцкий.
Появилась мысль не откладывая отправиться к психиатру на консультацию, но я ее задавил в зародыше. Врачей мне только еще не хватало! Сомневаюсь, что они найдут у меня какие-либо отклонения в физиологическом плане. Но зато наверняка я стану для них ценным материалом по психической части. Как минимум, запрут меня на энное время в диспансер для проведения спецобследования, а по максимуму — светит мне психушка со всеми ее удовольствиями в виде промывания мозгов и усиленной химиотерапии. Вспомни «Полет над гнездом кукушки», которым ты когда-то зачитывался...
Ладно. Допустим, что я все-таки нахожусь в здравом уме, и память не издевается надо мной, выдавая несуществующее за реальность.
Тогда что получается? Что накануне я заснул в ванне, разморившись от горячей воды, а сегодня утром проснулся уже в другом месте и в другом качестве? Как такое может быть? Или, наоборот, то, что я вижу и чувствую сейчас, — коматозный бред, а в действительности я неподвижно лежу на больничной койке, не воспринимая окружающее, потому что мозг мой работает в замкнутом контуре? Помнится, нечто подобное приходилось читать в фантастике. И не только в фантастике. Тогда следует вспомнить и древнего китайца по имени Чжан-цзы с его парадоксом насчет бабочки.
Или, как это принято у господ фантастов, все объясняется тем, что надо мной проводит негуманный эксперимент группка ученых во главе с каким-нибудь доктором Моро, ввергнувшая меня в пучину виртуальной реальности, которая, разумеется, ничем не отличается от реальности действительной?
И тут перед моим мысленным взором, как фотовспышка, сверкнуло мгновенное воспоминание, и я невольно поперхнулся пивом.
А ведь все эти рассуждения и гипотезы, сказал я себе, — не что иное, как попытка уйти от единственно верного объяснения. Оно не нравится тебе, потому что в корне противоречит твоим представлениям о мире и об его устройстве. И еще оно очень безжалостно, потому что не оставляет тебе спасительной лазейки, позволяющей надеяться на то, что когда-нибудь все вернется на круги своя.
Ты ведь оказался вчера (вчера? Впрочем, не столь важно, сколько именно дней прошло между твоим пребыванием ТАМ и ТУТ) в ванне не потому, что собирался помыться. Вспомни: перед этим ты корчился в муках, потому что организм твой жаждал отравиться наркотиками (кстати, хорошо, что сейчас нисколечко не тянет не то что колоться, но даже просто курить), и ты вызвал к себе на дом наркокурьера, а когда понял, что Сушняк угодил в засаду, всадил нож в участкового и заперся в квартире.
Да, ты не помнишь, что было дальше — стресс плюс ломка нарушили твое мировосприятие. Но логично предположить, что ты собрался покончить с собой, потому что не видел выхода из того тупика, в который загнал себя сам. И тогда ты набрал воды в ванну, лег туда и вскрыл себе вены. Вот почему вода в ванне была такая мутная...
И брось эти выдумки насчет комы и бреда на больничной койке. Кровь из перерезанных вен брызжет фонтаном под напором сердечного насоса. Несколько минут достаточно, чтобы отбыть на тот свет.
Ты умер вчера, Алик, так почему же тебе не хочется признать эту очевидную истину? Все правильно, никому не хочется расставаться с жизнью — даже если она была никчемной и паршивой.
Однако смерть почему-то не поставила точку в твоём существовании. Ты вновь ожил, только уже в другой роли. И это не традиционная реинкарнация, о которой твердят буддисты, потому что душа твоя вселилась не в чужое тело и тем более не в крысу или паука, а в свое собственное тело, так сказать — на законное место. Ты ожил физически точно таким же, и твое альтернативное бытие — вполне вероятно, потому что соответствует реалиям твоей прошлой жизни. Ты ведь действительно увлекался когда-то иностранными языками, так почему бы не допустить, что вместо Теологического колледжа ты, вопреки настояниям Алки, подал документы в иняз, благополучно закончил его, а там завертелось-закружилось, и ты сделал себе хоть пока и небольшую, но многообещающую карьеру на госслужбе, обзавелся семьей и двухкомнатной квартирой...
А теперь такой вопрос: то, что случилось с тобой, — исключение или правило? Неужели все люди «отдав концы, не умирают насовсем»? Или просто дело в том, что никто после переноса на альтернативную линию своей судьбы не помнит о своей прошлой жизни, а тебе не повезло (или все-таки повезло?), и ты сохранил воспоминания в полном объеме?
Я отправил опустошенную бутылку в урну. Во рту стояла странная горечь — не то от скверного пива, не то от невеселых мыслей.
Хватит рефлексировать. Все равно ничего путного из этих мысленных конструкций не выйдет. Это как раз тот случай, когда критерий истины — практика. Поэтому, если хочешь что-то узнать, то надо действовать.
Я решительно встал со скамейки («голубые» с сожалением покосились на меня — видимо, полагали, что я не случайно подсел к ним) и двинулся в метро.
Лишь оказавшись на перроне станции, я вдруг осознал, что не ведаю, как мне добраться до дома. То есть того места, где я проснулся сегодня утром. В самом деле, адрес неизвестен, установить местонахождение дома визуально, пока ехал утром в машине, я не сумел — водитель отвлек меня в самый неподходящий момент. Знаю только, что это где-то поблизости от Каширского шоссе при его соединении с МКАДом, но что это мне дает? И, как назло, — ни одного телефона в памяти. Даже номер сотового лысого Аркадьча не знаю, потому что его набирал мне водитель Саша.
Вот тебе и на! Взрослый человек, в полном уме и трезвый, как стеклышко, если не считать ноль пять промилле от бутылки пива, потерялся, как младенец, в городе!
Впору в милицию обращаться: помогите, мол, установить, где проживает такой-то гражданин. Или в справочную. А что? Это, пожалуй, единственный выход.
Но сейчас мы сделаем вот что.
И я отправился на ту самую станцию, эскалатор которой охранял почти полгода в той жизни.
Как всегда, очередь к эскалатору даже днем здесь была приличная, и я чувствовал, как все чаще бьется мое сердце по мере приближения к до боли знакомой стеклянной кабинке. В ней сидел какой-то парень в форменной рубашке, спиной к людям, лицом к эскалатору. Сердце мое дало сбой: неужели это еще один «я»? Но подойдя поближе, я увидел, что ошибся: дежурный отличался от меня и возрастом, и ростом, и лицом. Белобрысый тип, которого раньше я никогда не встречал.