Олег Верещагин - Путь к звёздам

   ...У входа в кафе мирно горел четырьмя зелёными лампочками обтекаемый автомат по продаже мороженого. Кстати - ещё вчера он не работал. Корнеев вспомнил, что при входе машинально прочитал на панели целых четыре надписи (хотя вообще-то там было больше трёх десятков ячеек) -

  -- Эскимо

  -- Сливочное

  -- Крем-брюле

  -- Черничный лёд

   - и подумал, что зря не взял мороженого себе. Почему-то застеснялся.

   Ага. Вот эти не застесняются.

   Кафе наполнилось сдержанным шумом. Его всегда производят собравшиеся в одном месте мальчишки, за которыми не следят взрослые и которые не увлечены чем-то, требующим тишины - это неизбежно и с этим можно только смириться. Тем более, что покупка мороженого - вещь важнейшая, особенно когда денег мало, а пайщиков много.

   Пайщиков было, кстати, человек семь-восемь. Это тоже закон - трудно определить точно, сколько мальчишек собирается в одном месте, потому что они всё время передвигаются и путаются. Сдержанно позванивала в руках рослого темноволосого с рыжиной мальчишки лет 13-14 общая касса. Новенькие медные фартинги и полупенни. Кажется, пока был только один выпуск - Империи возвращались к национальным валютам от общих военных бонов, карточек и талонов... Пайщики были одеты в основном в перешитую и разукрашенную по их вкусу армейку, почти все - в зелёных галстуках скаутов, у троих на поясах - пистолеты, у остальных - многофункциональные ножи, у всех - школьные сумки, сделанные под офицерские рабочие. И обувь. Одни футбольные бутсы на всю компанию - они лежали в прозрачном пакете у мальчишки, который первым после сложных расчётов получил право на мороженое (как понял с интересом слушавший Корнеев - "пять раз лизнуть вот тут и откусить вот столько стаканчика, понял?!") и выбрался из терзавшей автомат плотной сопящей кучки. Там победно позванивало и щёлкало. Автомат обречённо гудел.

   Счастливец, ответственно примерившись взглядом, честно лизнул (с дикой, почти кошачьей быстротой - ровно пять раз) и откусил, после чего обнаружил, что на него смотрят. И, облизывая уже губы и нос от мороженого (чтобы точно ничего не пропало), принялся бесцеремонно разглядывать Корнеева тоже. Статский советник смотрел в ответ - смотрел пристально, но бессознательно, так же неосознанно улыбаясь. В конце концов глаза мальчика чуть сощурились, губы разъехались в улыбке и он дружелюбно показал Корнееву язык. А потом помахал рукой и отскочил к товарищам, передал кому-то в нетерпеливо протянутую руку стаканчик... Но перед тем, как они всей стайкой (купили три порции, первая - сливочное, а ещё какого - не поймёшь) выскочили из кафе, на ходу деля мороженое - опять обернулся и снова помахал.

   Ему лет десять. Наверное, жалеет, что война не продлилась ещё года три-четыре. Чтобы он мог пойти добровольцем.

   Хвала небесам, война не продлилась эти три или четыре года. Беги, паренёк. Ешь мороженое, играй в войну, всегда побеждая врагов - и расти. А аппарат будет зажигать для тебя всё новые и новые лампочки - чудо каждый день. Только не забывай, только не смей забыть и не дай забыть, чем оплачено это зелёное мирное свечение...

   ...Как же это пел Борис? Он был священник - настоящий православный священник и ещё - пулемётчик того партизанского отряда, в который его, Радку Корнеева, ещё совсем юного врача, только-только после Лицея, сбросили на ту планету... В отряде было мало людей, в основном инструктора. И откуда-то взявшийся отец Борис. Из местной миссии, кажется - её сожгли в начале войны.

   Странная была песня. Странная, загадочная, немного смешная и суровая. Ещё там были строчки... вот эти: "Но пока мы бьемся, на планету не опустится тьма!"

   Корнеев потом часто повторял их. Очень часто, когда не хватало сил и накатывало чёрное глухое отчаянье, смешанное с тупым ощущением своей беспомощности.

   ЗЛО ПРИХОДИТ К ДЕТЯМ. МЫ УБЬЁМ ЕГО. ДА БУДЕТ ВОЙНА!

   И только так.

   Ему вдруг захотелось связаться с дочерью и с обоими сыновьями. Желание было сильным и почти испуганным. Да нет. Война кончилась. И они живы. И будут жить.

   Зло убито. Да. ТО - убито. Их оно не коснётся. Никого не коснётся уже.

   Но...

   ...Когда война приняла тяжёлый оборот, то где-то в Канаде вылезла на поверхность секта - человек... существ тридать - которая принялась вещать о том, что происходящее - кара Человечеству за его попытки достичь звёзд. Что было с сектой - он не помнил, но зато помнил другое: как нет-нет, да и думал - может, это и правда так? Может, и правда кто-то очень могущественный и непонятный не хочет, чтобы люди прорвались к звёздам? Может, все эти ужасающие бойни и колоссальные жертвы - наказание тем, кто не внял предупреждениям?

   Он честно, как привык, оценивал эти мысли. И всякий раз понимал: нет. Случись ему пройти путь сначала - он бы пошёл тем же путём. Не боясь призраков и реальных бед. А звёзды... звёзды просто никому не даются даром. Трус откажется. Смелый дойдёт.

   И они - дошли.

   И всё-таки как тяжёл был этот путь...

   ...Часы показывали, что время перерыва ещё не кончилось, и далеко не кончилось. Кроме того, после перерыва разбирали дело Стригалёва (см.Приложение-2), и Корнеев подумал, что обойдутся и без него. Это было не малодушием - он хорошо изучил материалы дела. Именно потому и не собирался идти на заседание. Своё мнение он уже написал - и всё. Точка.

   Будь его воля - он бы создал для такой вот мрази отдельный Трибунал. Чтобы она не оскверняла своим соседством и без того исстрадавшихся, истерзанных людей. Но уж больно мало её - это мрази. Возиться ещё...

   ... - Радка.

   Он обернулся на голос - быстро. И так же быстро вскочил, хватая за предплечья плотного, наголо бритого человека, протянувшего к нему с широкой улыбкой сразу обе руки.

   - Васёк! Ты?! Не может быть... - он тряхнул руки старого друга в совершенно бешеном темпе. - Но это правда ты... я падаю - лысый! Лысый и при параде!

   - Бритый, - уточнил полковник Василий Иванович Пичаев, осторожно усаживаясь всем своим масивным, тяжёлым, но не обременённым ни граммом жира телом на кафешный стул. Покачался на нём сомнительно, хмыкнул. - А вообще у меня роскошная кудрявая шевелюра. С бла-ародной сединой. Женщины падают в аккуратные поленницы по обе стороны моего жизненного пути...