Олег Верещагин - Путь к звёздам

   Нет.

   И тут ко мне приходит холодное спокойствие. А с ним - странное, невесёлое веселье.

   Потому что я понимаю, до капельки ясно вижу - ЧТО надо сделать. И что я сделаю.

   Я достал из-под подушки галстук. Расправил его поверх новой формы. И долго стоял. Держа на нём обе руки.

   - Отстирал? Я уже хотел заказать тебе новый.

   Я промолчал, глядя в плечо распорядителя - нового, они часто менялись, это была не постоянная должность, а что-то вроде общественной работы. Промолчал, а про себя подумал, что сторки всё-таки дураки. А новую душу он заказать мне не хотел? А что? Почему нет, если он считает, что с галстуком всё так просто...

   Ребята уже выстроились на сцене за закрытым тяжёлым занавесом. Я должен был солировать, сам попросился, да и песня была для меня, для моего голоса. Мы раньше всегда волновались, вот так стоя за занавесами - самыми разными, в разных местах. Гадали, что за публика в зале, помогали друг другу поправлять форму, девчонки на нас шипели за какие-то мелкие неряхи-огрехи...

   Но это было давно. А сейчас всё рав...

   ...нет. Вот сейчас мне - не всё равно.

   Не всё равно.

   Я занял своё место. За занавесом что-то сказал незнакомый голос, ему ответил смех. Это меня всегда поражало. Они умели смеяться и смеялись охотно - конечно, между своими, но...

   ...занавес пополз вверх. Мне стало страшно. Страх словно бы поднимался вместе с занавесом - от пяток выше и выше, как... как та штука из шприца... И за миг до того, как мне стал виден весь зал, я понял - нет. Я ничего не смогу. Я боюсь. Я помню и боюсь.

   У меня на глаза навернулись слёзы. Слёзы при мысли о том, какое я ничтожество. Именно всё то. Что сказал обо мне Клатс.

   Потом я увидел его - он стоял около прикрытой двери наружу. Мы встретились взглядами. И Клатс - что такое? - чуточку прикрыл веки ("привет"). А потом стал глядеть на Лену. Куда же ещё?

   В зале сразу стало тихо. Я видел множество лиц - словно бы в мундирных рамках. Видел и кен ло Ваарта - в переднем ряду, следующим рядом - охрана, как положено. Где-то тут, наверное, был и высокий гость - да не где-то тут, а рядом с кен ло Ваартом, только я никак не мог поймать его лица. Нас уже объявляли, я различал на лицах многих сторков - видимо, тоже гостей - удивление и недоумение. Справа вверху, невидимая из зала, горела красная лампочка; когда сменится цвет - на зелёный - пойдёт музыка, можно будет петь. Слова я выучил...

   ...а ведь на самом деле - на эту музыку хорошо ложится задумка, хотя размер у стиха другой...

   ...нет, я не буду. Мне страшно.

   И за долю секунды до того, как мигнул зелёный свет, я вдруг понял - нет.

   Всё-таки нет.

   Не страшно мне.

   Я никого не предупредил, что собираюсь делать. Потому что не был уверен - поддержат ли они меня... и ещё потому, что хотел всё сделать сам. И сам ответить. Один. А как я отвечу - сомнений не было.

   Но не было и страха. Откуда он у мертвеца?

   Грянула музыка. А следом я услышал свой собственный голос. Он пел, и я удивился тому, что он поёт.

   Значит - всё-таки я решился?..

   В зале - лёгкий шум. Недоумённый. Кажется, лишь один кен ло Ваарт уже всё понял - ну ещё бы! Ну что, мастер-чучельщик, как тебе? Ой, что я вижу - не нравится?! Неужели?!

   - Убейте их! - кричит он. - Убейте! - и в голосе его растерянность, и рука, которой он тычет в нашу сторону - дрожит, а в его глазах я вижу... да нет, не може... нет, я вижу точно! - там страх, и от этого мне - мне совсем не страшно. Я набираю в грудь воздуха, и - раскалывается в воздухе сталь следующего куплета...

   - Убейте их, убейте! - истошно кричит кен ло Ваарт, и мне становится смешно - вот дурак! Нас, уже мёртвых, убить нельзя. А всех живых, у которых есть эта песня - у него убить никогда не получится! Ну и дурак же...

   ...Что... что это?! Кто... Наши!!! Наши пришли?! Я на миг оглядываюсь - и ликующе понимаю: да, наши пришли. Нет, не штурмовики ворвались в зал - а просто десятеро позади меня, взявшись за руки, поют со мной -

   Лучи прожигают меня, но лучи - это не наши пули, они не сбивают с ног, попадая, они всего лишь делают больно, адски, жутко больно - но это только боль, и я могу её терпеть, я могу вытерпеть ещё немного и не стану предателем второй раз из страха перед болью. Я ведь уже мёртв, и это всё сейчас кончится...

   А самое странное и прекрасное - что я продолжаю петь!

   Одежда на мне горит. Сторки почему-то не поднимаются на сцену, они стреляют снизу вверх - лучи очень красивые, а в зале - шум, но наши голоса - сильней, они заполняют зал и, кажется мне, вышибают крышу и окна. Я не оглядываюсь, но вижу в зеркалах, что наши тоже на ногах, почти все ещё на ногах, и они подпевают - так, как нас учили...

   ...Нет, это не может продолжаться вечно. Ребята и девчонки падают. Один за другим. Я вижу, как Данилка поддерживает Зоську, пока может - поддерживает... и потом бережно опускает её на пол, а сам - нет, не падает - осторожно ложится сверху, закрывает её собой. Они горят... Лена ещё стоит, Лена ещё поёт, и у неё - звёзды вместо глаз, в них нет больше страха и униженной безнадёжной тоски, они у неё - прежние! А в зале почему-то одни сторки вырывают у других бластеры, крутят руки, валят на пол - и уже почти никто не стреляет.

   О небо, как же мне больно... только бы не сорвался голос!

   Всё. Я допел. Я успеваю отметить, что последний стою на ногах - и позволяю себе упасть...