Коллектив авторов - Легенды о призраках (сборник)

Габриэль засмеялся – это был густой, жирный звук, как будто он прополоскал горло. Зал взорвался крупными выигрышами. Богини, дающие и берущие назад по своему усмотрению, исчезли в его огромном, ненасытимом брюхе – больше они уже ничего не возьмут назад.

– Пожалуйста, – тихо сказала Рафу. Старики закричали от радости и, отталкивая друг друга, бросились к изумленному владельцу. Голос Рафу был едва слышен среди их криков, но Габриэль повернулся к ней – голодный, с алыми губами, измазанными тайной кровью. – Ты помнишь, – сказала Рафу, скользя по направлению к нему, – как Мило в возрасте шести лет сломала палец на ноге? Она пыталась догнать друзей, убегающих от нее в лесу позади ее дома. Он навсегда остался кривым, и в плохую погоду ты растирал его, чтобы он не болел. Ты помнишь, как сладко изгибалась ее талия? Ты помнишь вкус ее губ? Даже в дни болезни она пахла, как ребенок, – чистотой, невинностью, постоянством. Ты это помнишь?

– Нет, – проворчал Габриэль-греза.

– Ты помнишь, что у нее на пальцах левой руки были мозоли, хотя она давным-давно бросила играть на гитаре? Ты помнишь, как выглядели ее волосы, когда они спутывались и когда они были только что расчесаны? Ты помнишь, как скатывался ее живот к тайной ложбинке внизу, как выглядело ее родимое пятно? Ты помнишь форму ее ушей?

– Нет, – проворчал Габриэль-греза. – Я хочу тебя съесть. Тогда я все это вспомню.

– Зачем ты это делаешь?

Габриэль пожал плечами.

– А что еще делать во время визита в чужую страну? – Он повернулся, собираясь сожрать хромую, горбатую старуху с палкой. Ее тощие ладони были полны серебряных шариков патинко. Она выигрывала, конечно, она выигрывала. Его невидимые зубы разлетелись, коснувшись ее старой высохшей кожи. Не замечая ничего вокруг, она задумчиво улыбнулась.

– В каждом сне есть место, которое нельзя съесть, – сказал я, обращаясь к Рафу. Я чувствовал себя таким уставшим. Это первое, что узнает маленький баку. – Тебе не поздоровится, если ты вцепишься в него. Конечно, во сне это самая вкусная вещь, и нам приходится учиться обуздывать желание его поглодать. Во сне о Чистой Земле – сне, который днями и ночами снится Йокосуке, – в зале патинко сидит старуха, наша алмазная сердцевина – она неуязвима, потому что не знает, что она самая сладкая вещь в мире.

Сон о Габриэле разрушался, проливая на пол серебристую грезную жидкость, содрогаясь, извиваясь, умоляя о спасении. Мне было все равно.

Но Рафу протянула ему руки, – ах, я должен был это предвидеть – мы всегда рабы своей природы, даже в Раю Чистой Земли – особенно здесь, – и если я умею только есть, она умеет только прятать, скрывать существ от стыда. Ее руки раскрылись, прямоугольная створка за прямоугольной створкой, и она полностью загородила его, встала вокруг него, так что он не мог пошевелиться, заключила его в себя – золотая стена Рафу.

Габриэль-греза всхлипывал в ее объятиях. Поглощенные им вещи начали рваться на свободу: шляпы, пояса, плиты для варки риса, керосиновые лампы, уличные фонари, дорогие итальянские туфли, Торговцы Совершенной Уравновешенностью, аквариумы, Проститутки Чистого Разума, Мотоциклы Благочестивого Суждения. Семь Богинь Идеального Шанса. Он ослаб, потерял форму, а они вырвались из него – и прорвали тело Рафу, которое было не более чем шелком. Тонким-тонким шелком. Ее кожа повисла клочками, изорванная, и шелковые нити трепетали в струе иссякающей серебристой субстанции.

Это был просто сон. Иногда так говорят в конце сказок, в той земле, где родилась Мило. «А затем я проснулся – это был просто сон». Но здесь сказки не могут закончиться таким образом. Я не могу проснуться. Я не сплю.

Мило не может проснуться. Если бы она могла, то увидела бы свою комнату: низкий столик красного дерева, два окна, телевизор, шоколад, персик, рисовый шарик с лососем, ширма, принадлежавшая ее подруге Тиэко, разбитая, как будто в нее ударил артиллерийский снаряд, грудой лежащая на татами. Если бы она могла проснуться, то купила бы себе новую – они могут купить все что угодно новое, эти люди. Из всех нас только ты можешь проснуться, только тебе может стать легче. Ты можешь убедить себя, что мы на самом деле никогда не существовали, что Йокосука – всего лишь старый, серый военный город, что складные ширмы не умеют говорить и что их голос вовсе не похож на наматываемую на палец шелковую нить. Все это я оставлю нетронутым.

А теперь мне надо идти. Меня ждет моя кара.

И все же поедание снов – это жизненно важная для Рая Чистой Земли процедура ликвидации отходов. Я исполнил свой долг. Я проглотил остатки грезной рвотной массы, извергнувшейся из меня, а также остатки Мило, влажные от морской воды. Я все вычистил, понимаешь? Все стало абсолютно как раньше.

На пригородном поезде, отходящем в 6:17, Яцухаси рассказала мне анекдот о гейше, отказывавшейся носить парик. Анекдот был бессвязный и несмешной. Яцухаси-сан – идиотка. Квартира на Синей улице пуста, потому что она ушла. Естественно, там ее никогда и не было – я так и не привел ее на свой порог, не приготовил ей чай с той почтительностью, на которую я способен. Так и не показал ей медуз. Когда-то наши дома были соединены светящимся жгутом – ее дом, высокий и золотистый от татами, вниз по холму от станции Андзинсука, и мой, светлый, опрятный – сны такими не могут быть, – вычищенный до блеска мягким усердным рылом.

Рафу больше никогда не вернется; эта пустота – неизменна.

Рай Чистой Земли останется. Он огромен, он больше всех нас, он ничего не замечает. Раскинувшись, он лежит у самого моря, этот остров света. Я бреду по Синей улице, среди носимых ветром сухих листьев, и Чистая Земля обращается к тебе, будто желая сказать что-то, что-то важное, что-то очень глубокое.

А затем ты просыпаешься. В конце концов, это всего лишь сон.

Я была женой морского офицера и два года жила в Японии. Это были самые странные и одинокие годы в моей жизни. Для уроженца запада Япония действительно магическая страна – все непонятно, необъяснимо, сюрреалистично. Йокосука – унылый военный город, в котором мало радости и мало что происходит. Ему нечем поделиться со своими жителями и особенно с приезжими. Чтобы подготовиться к жизни в этой стране – такой уж я человек, – я прочла много японских сказок и мифов. Не уверена, что мне это помогло. Но в одной книге я наткнулась на цукумогами – легендарных существ, рождающихся, когда неодушевленному предмету исполняется сто лет. Существует много разновидностей цукумогами: стремена, чайники, мечи, обувь, складные ширмы. Складная ширма всегда казалась мне таким деликатным предметом, меня заворожила мысль о том, что она может ожить, – и тогда я представляла, что йотай могла видеть за свою долгую жизнь, но неизменно возвращалась к мыслям об одинокой жене морского офицера, утопающей в одиночестве и плавно скользящей к самоубийству. И мне показалось правильным, что ее могли спасти от ее призраков только местные японские демоны.