Михаил Козырев - Пятое приключение Гулливера

Дело в том, что все мечтавшие вернуть людям потерянный рай, не мыслили этого рая без применения принудительных мер; только Юбераллия в своем государственном строе достигла полного отсутствия принуждения и, следовательно, совершенной свободы.

— Население нашей страны, — сказал мне главный судья, — и без этих мер выполняет все установленные нами правила и законы.

Меня, привыкшего на своей родине к той мысли, что хитрость и изворотливость, выработанные поколениями наших предков в их борьбе с дикими зверями и стихиями, направлены ныне на одну цель — обойти закон и обмануть правительство, не могли не удивить столь высокие добродетели населения этой страны.

Я сказал судье, что у нас в Британии, где королевское правительство, имея в своем распоряжении полицию и суды, постоянно занято раскрытием преступлений и нарушений законов, все равно самые хитрые и злостные из преступников избегают наказания. Убийца у нас сплошь и рядом пользуется награбленным у своей жертвы богатством или властью, добытой злодеянием; вор и грабитель, сумевший скрыть преступление или откупиться От суда и полиции, считается добропорядочным человеком и пользуется по гроб всеобщим почетом и уважением. Даже величайший из философов нового века и тот не погнушался изредка запускать свою руку в не принадлежащие ему сундуки государственного казначейства.

— А что было бы, если бы государство не принуждало нас выполнять законы? И где бы оно взяло средства для управления страной и отражения неприятельских нашествий, если бы в принудительном порядке не собирало установленных налогов и пошлин?

Судья не скрыл глубокого удивления варварству нашей Британии, которую я склонен был считать, как и юбералльцы свою, лучшей из стран мира.

— Ваши законы, — сказал он, — устанавливаются по произволу недостойных правителей, и вполне понятно, что их никто не хочет исполнять добровольно. Наши законы — это выражение совести каждого из подданных, это голос их крови, против которого, если бы они и хотели, они не могли бы пойти. Вы, наверное, — пояснил судья, — мало заботились о чистоте вашей нации, допустили засорение своей крови кровью чуждых и низших народов, и потому нация ваша не обладает единой душой. У нас, подданных великого государя Юбераллии, одни мысли, одни чувства, одни суждения; эти мысли, чувства и суждения и выражают наши законы. Если бы завтра, — с гордостью добавил он, — пожар уничтожил все книги, в которых эти законы содержатся, то любой из наших подданных, прислушиваясь только к голосу своей совести, восстановил бы их, не изменив при этом ни единой буквы.

Прислушиваясь к голосу своей совести, каждый подданный прекрасно знал, когда надо платить налоги и в каком размере, как охранять порядок на улицах, когда надо вступать в ряды армии и сколько времени там оставаться, когда и как провинившемуся следует явиться на суд.

— Да, конечно, у нас тоже совершаются преступления, но, в отличие от вашего отечества, преступник не может их долго скрывать. Мучения совести заставят его рано или поздно явиться ко дворцу и просить милости императора.

Определение меры наказания оставлено за императором, так как преступник в раскаянии склонен преувеличивать свою вину, государь же проявляет в этом случае присущее ему милосердие.

Вспомнив о большом количестве виденных мною в городе полицейских, я спросил:

— Зачем же в таком случае полиция?

— А кто поможет заблудившемуся найти дорогу, слепому перейти улицу, утешить плачущего, успокоить убитого горем? Она нужна уже и потому, что подданные все время просят об увеличении стражи, а малейшее уменьшение количества полицейских вызывает возмущения и даже бунты.

Все население страны живет одной семьей в мире и любви друг с другом. Как и во всякой семье, каждый из членов ее несет свои обязанности: одни — герцоги, графы, лорды — несут труды по управлению областями, чиновники выполняют указы правительства и принимают от населения налоги и добровольные приношения, помещики пекутся о благосостоянии фермеров, живущих на их земле, владельцы мануфактур — о счастье своих работников. Население не проявляет по отношению к правящим низкого чувства неблагодарности, вознаграждая их по заслугам богатством и почетом. Фермеры добровольно несут своим помещикам все плоды своей земли, а помещик дает им все необходимое, чтобы они вечно благодарили своего господина. Работники и батраки никогда не жалуются на размеры получаемой от хозяина платы.

— Как вы добились этого? — спрашивал я, — В нашей стране только угроза выселения с участка заставляет фермера платить аренду, а работник всегда считает недостаточной получаемую им плату. И чем дальше, — пояснил я, — тем чаще и чаще возникают недоразумения между работниками и хозяевами, так что в скором времени стране грозит опасность разделиться на два враждующих лагеря, ненавидящих друг друга, как смертельные враги.

С глубоким сожалением слушали придворные государя такие рассказы. Варварство Британии потрясало их, а военный министр даже не раз выразил желание поскорее подчинить мое отечество скипетру мудрого государя Юбераллии.

— У нас тоже бывают недоразумения, — объяснили мне, — но иного характера. Фермеры стараются отдать своим господам больше, чем требуется, работники добровольно уменьшают размеры получаемой платы. Эти случаи разбирает сам император — плата, которую устанавливает он, не может не быть справедливой.

Каждый из подданных знает, что смысл его существования в подчинении высшим, и всегда готов на всякие жертвы. Денно и нощно мечтают они о выполнении своих обязанностей, ежечасно выражая преданность императору и покорность высшим сословиям, без которых низшие не могли бы существовать.

— Если лорд, — говорили мне, — не будет давать фермеру хлеба, тот умрет с голода.

Я осмелился возразить, что фермер может и сам скушать собранный им хлеб, не отдавая его помещику.

— Может быть, так и бывает в вашей варварской стране, — ответили мне, — но у нас каждый твердо знает свой долг. Долг фермера — обрабатывать землю, а долг помещика — есть самому и кормить своих фермеров.

Подданные его величества настолько проникнуты чувством любви к императору и высшим сословиям, что часто, как влюбленные, забывают об обеде.

— Некоторые не обедают по две недели, потому что желудок не господин их, а раб.

Хотя в этом не ощущается особенной надобности, члены низших сословий во всем ограничивают себя. Они не любят роскошных одежд, сытных и жирных блюд, просторных и теплых жилищ, свинине они предпочитают вареную картошку, а большим домам и дворцам — тесные землянки. Меня уверяли даже, что если бы правительство вздумало внедрить в нравы низших сословий привычку к обильной пище, теплой одежде и просторным квартирам, то неминуемо вспыхнула бы революция.

— Мы терпим добровольную бедность, потому что не хотим применять насилия.

Предваряя дальнейшее, приведу здесь один случай, как нельзя более иллюстрирующий истину этих слов. Выйдя однажды с провожатым на улицу, я спросил нищего, стоявшего с протянутой рукой на площади перед дворцом:

— Что заставило тебя просить милостыню?

— Я — лентяй, — ответил нищий, — и вдобавок отягощен пороками. Не давайте мне ни одного леера, я все равно пропью.

По-видимому, сознание своей порочности причиняло большие страдания этому представителю высшей из существующих в мире наций. Об этом говорили его изможденное лицо, впавшие глаза и вся его исхудалая фигура.

Его искренность умилила меня, и я дал ему монету в три леера.

— Возьми, — сказал я, — и пропей. Выпей за здоровье его величества императора.

Мой провожатый не одобрил моего поступка и весьма укоризненно взглянул на нищего. Нищий немедленно подошел к полицейскому и отдал полученные от меня деньги со словами:

— Дарю эту монету своему императору.

Я спросил провожатого:

— А полицейский не присвоит этих денег?

— Никогда. Он оказался бы недостойным своей должности и завтра же, как преступник, пришел ко дворцу просить милости государя.

Таковы были и все чиновники лучшей из стран. Никто не брал взяток, не притеснял подчиненных, не превышал власти, не пользовался своим положением в корыстных целях. Недостойный администратор сам отказывался от должности, так что император не принимал жалоб на действия своих чиновников.

— Для чего? Если чиновник виноват — он сам покается, а если он не кается, значит, не виноват.

Поразительно было полное единомыслие жителей государства в наиболее важных вопросах. Разногласия существовали только в мелких житейских делах: в отношении пищи, архитектуры жилищ, обстановки комнат. Так, во время моего пребывания в стране дебатировались два основных вопроса: