Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа (рассказы)

Мы вошли в кабинет Николая Второго. Письменный стол государя был огражден висящим на кольцах толстым красным шнуром. На столе лежали какие-то бумаги, стояла огромная хрустальная чернильница, фотографии в кожаных рамочках и лежал большой желтый карандаш. На стенах висело много икон.

- Как в церкви, - сказал Гурьев.

- Столько всяких вещей, невозможно понять, как люди жили в такой тесноте, - возмутился Ошмян.

А Ромка (точнее, Иоасаф Романов) подозвал к себе Никсу Бострикова и что-то прошептал ему на ухо, сильно наклонившись, потому что Ромка был очень высоким человеком.

Никса кивнул утвердительно головой и быстро подошел к дежурной музея пожилой даме в пенсне, не сводившей своего пенсне с посетителей кабинета.

- Простите, пожалуйста, товарищ дежурная, вы не можете оказать мне, кто изображен на этой небольшой иконе, вон на той стене, и какого века эта икона?

Дежурная встала со своего кресла и подошла к увешанной иконами и фотографиями стене.

- Это Святой Филарет, - сказала она, - а икона девятнадцатого века. Художественной ценности не имеет.

- Большое спасибо.

Этот разговор отвлек дежурную от письменного стола и привлек внимание экскурсантов. А Ромка в это время просунул свою длинную руку под красный шнур, схватил государев карандаш и молниеносно сунул его в карман своих брюк.

Это видели Маруся Мошкович и Женька Данюшевский. Но они были столь потрясены этим, что только выпучили глаза и молчали.

Мы ничего не приобрели, нас как-то никого не волновало царское барахло, и мы вернулись в школу.

И вот тут Женька не выдержал и оказал:

- Товарищи! Иоасаф украл желтый карандаш Николая Второго.

- Ты с ума сошел, Ромка! Как ты мог совершить подобный поступок?! возмутился Костя Кунин. - Это же грабеж среди бела дня.

- Спокойно, - сказал Ромка. - Во-первых, царь сам грабил народ, и все его вещи награблены у нас. Это раз.

Так что я не очень уж грабил. И второе: этим карандашом Николай Второй подписывал свои указы, и все это выполнялось мгновенно. И я решил отисать этим карандашом письменную по тригонометрии. Если все так, я должен решить все на "отлично". Это будет эксперимент.

Послезавтра Пестриков устроил письменную, и мы (те, кто знал об эксперименте) следили за Ромкой и видели, как он прикрывал страничкой тетради исторический карандаш.

Работу он написал на "не вполне удовлетворительно" и с ненавистью к царизму сказал:

- Цари только обманывали народ!

- Да, глупо, - согласился Селиванов. - Хоть ты и Романов, но это не твой карандаш. Подари его лучше мне.

- Возьми, - сказал Ромка. - Следующую письменную я буду писать обычным хартманом и ручаюсь, она будет выполнена на "отлично". Я все-таки не последний из дома Романовых.

ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ

На заседании ШУСа - школьного ученического совета - стоял один вопрос: отставание класса по физике.

Председатель совета Ваня Розенберг сказал:

- Главными отстающими, тянущими наш класс назад, являются Старицкий, Попов и Селиванов. Давайте же спросим у них - в чем дело?

Старицкий сказал:

- Мне не дается физика. Я завалился на Магдебурских полушариях. Их лошади не могли разнять, а ты хочешь, чтобы я с ними оправился. Ну, что делать?

- Лучше готовиться к урокам, - сказал Розенберг. - Ты просто не прочитал Краевича и ничего не знал. И нечего ссылаться на лошадей. Ты человек, и ты должен быть умней лошади. Попросим высказаться Попова.

- Он любимчик Акулы, и поэтому он считает, что ему можно пропускать уроки. Он не был на двух последних физиках, - сказал Лебедев.

- Чей я любимчик? - закричал Попов. - Ты за это ответишь! Я тебе за Акулу нос отгрызу!

- Вы слышали? - сказал Лебедев. - Теперь уже совсем ясно, за что его любит Акула. Он сам акуленок.

- Прекрати, Иван. Мы же уговорились, что отменяем все прозвища.

- А почему тогда меня зовут "Сало"? Потому что я толстый? А Людмилу Александровну зовут Акулой, потому что она на уроках пения открывает рот, как будто у нее пасть.

- Мало ли кто как открывает рот. А прозвища мы отменили. А тебя, Ваня, тоже уже неделю как не зовут "Салом". Почему ты пропускаешь уроки, Вадим?

- Я был нездоров, - сказал Попов. - У меня была ангина.

- А мама знает, что ты был болен?

- Я скрыл от нее. Я не хотел ее огорчать.

- А она знает, что у тебя плохо с физикой?

- Нет.

- И что ты думаешь делать дальше?

- Я ничего не думаю.

- А нужно начинать думать.

- Хорошо, я подумаю.

- Селиванов, что у тебя?

- У меня неважно, - оказал Селиванов. - Я не понимаю закон Архимеда.

- А что тут сложного: "Каждое тело теряет в своем весе столько, сколько весит вытесненная им жидкость".

Это же очень просто.

- А почему тело теряет?

- Ты ванну когда-нибудь принимаешь? В воду погружаешься?

- Я хожу в баню, - оказал Селиванов. - Там никуда не погружаются. Там шайки и души.

- А в реке ты когда-нибудь купался?

- Конечно, купался.

- А ты не заметил, что когда ты погружаешься в воду, то уровень воды поднимается?

- Это когда бегемот погружается, а когда я погружаюсь, не заметно.

- Ну хорошо. Если ты в полный стакан воды бросишь камень, то часть воды из стакана выльется?

- Я никогда не кидал камни в стакан с водой.

- Товарищи, он из нас делает идиотов, - сказал Розенберг.

- По-моему, их не нужно делать, они уже готовые, - сказал Селиванов.

Розенберг зазвонил в председательский колокольчик.

- Я призываю к серьезности, - сказал он. - Если вы уважаете общественное мнение и считаетесь со своими товарищами, то вы должны подтянуться. Хотите, мы выделим хорошо знающих физику и прикрепим их к вам. Они будут c вами готовить уроки. Попросим Гольцман и Купфер.

- Лучше я приму ванну, - сказал Селиванов.

И тут встала Зоя Тереховко и сказала:

- Как вам не стыдно?! Вы кладете пятно на весь класс!

- И даже на всю школу, - добавил Розенберг. - В чем же будет состоять наше самоуправление, если вы не будете с ним считаться? Вы же сами избрали ШУС, мало того: вас самих в него избрали - я имею в виду Селиванова, а Селиванов острит, вместо того чтобы взяться за уроки. Государство оказывает нам внимание, заботится о нас, бесплатно нас учит, чтобы мы стали полезными людьми, а мы треплемся, манкируем уроками и в результате приходим к зачетам, ни черта не зная.

- Ладно, - сказал Селиванов, - довольно. Все ясно.

Я постараюсь получить по физике хорошую отметку.

- И я, так и быть, постараюсь, - сказал Старицкий.

- А со мной пусть позанимается Купфер, - сказал Попов. - Может, что-нибудь и получится, хотя я сомневаюсь.

- Я уверена, что получится, - сказала Аля Купфер, - ведь ты не такой тупой, (Каким кажешься.

На этом чрезвычайное заседание ШУСа закончилось.

ПРОМЕТЕЙ

У нас был школьный сторож. Это был высокий, совершенно седой старик с длинной кощеевокой бородой.

Все его лицо было в морщинах, маленькие хитрые глазки были почти прикрыты густыми бровями. Говорил он сильно окая, всегда был суров, мрачен, несловоохотлив. Жил он в крохотной комнатке в вестибюле, и комнатка эта была набита всяческим хламом. На столе стоял сломанный будильник, теснились какие-то пустые банки и склянки, валялись тряпки, гвозди, старые замки и ключи. В углу висела, поблескивая бисером, маленькая икона Серафима Саровского Сторож верил в бога, был старообрядец и не выносил ребячьего шума.

- Вот так и живу, как прикованный к этой школе, - говорил он.

Мы его звали "Прометей". Знали, что он Павел Кириллович, и никто, по-моему даже заведующий школой, не знал его фамилии.

- Не ребята, а свиньи прямо какие-то, - говорил он, - мусорят, мусорят, а я должен подбирать, будто бы я для этого произведен на свет...

Очень он не любил убирать за нами. Да и за собой тоже. Хлам не переводился в его комнате.

Мы побаивались сердитого Прометея, но привыкли к нему и даже любили его в глубине души.

Как-то я не приготовил урока по химии, меня выставили из класса и сказали, чтобы пришли мои родители.

Грустный, расстроенный я шел вниз по лестнице, и меня увидел шедший со щеткой Прометей.

- Чего нос повесил? - спросил он.

- Из класса выгнали, - сказал я. - С химии.

- Плохое дело химия, - сказал он. - Идем ко мне.

И он повел меня в свою конурку.

- Садись на постель, - сказал он.

И я сел на постель, застланную одеялом из разноцветных лоскутов.

- А кому нужна эта химия? - сказал Прометей - Господь создал сушу, и воду, и небо и не знал ни про какой кислород и водород. И зверей создал он, и гадов всяких, и насекомых, и все это безо всякой химии.

- Но ведь даже вода состоит из кислорода и водорода, - сказал я, сверкая своими знаниями - Вода - это Н2O.

- Еще чего, - сказал он. - Не знаю я никакого "аш"

и знать не хочу. И "О" - тоже.

- А без этого "О" вы бы не могли жить, - сказал я - "О" - это кислород. Вы им дышите. Даже растения без него жить не могут.

- Ну да! - рассердился Павел Кириллович. - Вот у меня фикус стоит. Растет безо всякого кислого рода.