Андрей Евдокимов - Площадь диктатуры
* * *
Взглянув в окно, Лариса испуганно вскрикнула и вскочила к телефону.
- Мы улетаем по расписанию, в четырнадцать - ноль десять. Так ты летишь со мной? - быстро одеваясь, спросила она.
Он знал, что мест на Ленинград в ближайшие дни не было. Ему, правда, достали билет, но только на рейс через два дня, и он не представлял, как обменять его на сегодня.
- Пустяки, у меня знакомый начальник смены, он все сделает, рассеянно сказала Лариса.
На всякий случай Горлов собрал вещи и предупредил дежурную. Лариса позвонила после одиннадцати и сказала, что через сорок минут будет ждать у входа в аэропорт.
- Успеешь? - торопясь, спросила она, и Горлову показалось, что она волнуется.
В аэропорту она увидел его первой и побежала навстречу. Горлову показалось, что сейчас она бросится ему на шею - так стремительно было ее приближение. Но она остановилась в двух шагах.
- Господи! Я так боялась, что ты опоздаешь, а я бы всю жизнь мучилась, что ты специально не захотел придти, - она запыхалась и часто дышала, виновато и умоляюще глядя на Горлова, и он не нашел, что ответить.
- Все будет хорошо, - наконец сказал он.
Она провела его к стойке, регистрация еще не начиналась, и в толпе заволновались.
- Давай назад! Куда без очереди? - угрожающе кричали со всех сторон.
- Спецобслуживание! Вы что, не видите? - Лариса вроде бы не повысила голос, но все сразу притихли.
- Так бы и сказали, на лбу не написано! - буркнул стоявший у самой стойки толстяк в толстой, неповоротливой овчине.
- А вот я сейчас милиционера! Отведет, куда надо - там тебе и на лбу, и, где хочешь, напишут, - воскликнула дежурная и ласково обратилась к Ларисе: - Дайте билет и паспорт.
Горлов протянул паспорт, но Лариса перехватила и сама отдала его дежурной.
- Последнюю бронь отдаю, ты уж не забудь, Ларисочка, что я просила! сказала та, отдавая паспорт с билетом и талонами на посадку.
Лариса провела Горлова через незаметную дверь в углу зала. За дверью обнаружилась уютная комната с глубокими кожаными креслами, большим телевизором и буфетом. Стоявший у входа милиционер вытянулся и отдал честь.
- Вот, пассажира привела, обслуживай! - сказала Лариса буфетчице.
- Тебе что взять? - спросил Горлов.
- Это же зал спецвылета, мне здесь нельзя и вообще пора. А ты успеешь позавтракать, на посадку тебя пригласят и проводят, - она посмотрела на него, будто хотела что-то сказать, но только улыбнулась, - едва заметно, и ему показалось, что улыбка была печальной. - Я тебя встречу у трапа, скоро увидимся.
Было тепло, и Горлов снял куртку, подумав, что правильно сделал, надев в дорогу рубашку и галстук.
Он заказал холодный ростбиф, два салата - картофельный и с помидорами, красное вино и кофе с молоком.
- С молоком нет, у нас только со сливками! - поправила его буфетчица и быстро пощелкала костяшками счетов. - С вас рубль восемьдесят две!
- Сколько? - изумился Горлов, прикинувший, что должен заплатить не меньше десятки.
- Рубль восемьдесят две! Вы, наверное, депутат. Раньше у нас не были?
- Нет, но я - член профсоюза! - с серьезным лицом ответил Горлов.
- Теперь и не поймешь, кто откуда. Недавно одного обслуживала: из себя тихоня тихоней, пиджак лет двадцать отношенный, брючишки - заплата на заплате, аж светятся! Замухрыга каких свет не видывал. А девчонки потом сказали, что знаменитый какой-то из новых, которые сидели. Да, нонече - не то, что преждючи!
Из той же маленькой дверцы появилась компания мужчин, шумных, с покрасневшими лицами. Милиционер так же как раньше Горлову отдал им честь, а буфетчица, зачем-то размахивая полотенцем, бросилась навстречу и засуетилась, усаживая их за столик у окна.
Покушав и выпив кофе, Горлов успел выкурить две сигареты и подумал, что хорошо бы позвонить домой, но телефона рядом не было, а уходить он побоялся - вдруг не пустят обратно.
Незаметно для себя он задремал, покойно устроившись в мягком кресле.
Потом вдруг услышал включенный на полную мощность телевизор.
- ... в Смольном состоялся совместный пленум Ленинградских обкома и горкома КПСС, который осудил антипартийные действия отдельных членов партии, поддавшихся на антикоммунистическую и антисоветскую пропаганду. Пленум поддержал инициативу Петроградского райкома КПСС и ряда первичных партийных организаций о проведении общегородского митинга. Перед участниками пленума с развернутым докладом о программе действий по углублению перестройки выступил первый секретарь Лениградского обкома партии товарищ Борис Вениаминович Гидаспов ... - говорил диктор.
- Молодец Гидаспов! Хватит церемониться, давно пора башки пооткручивать! Мы им углубим на два метра по санитарным нормам, а потом еще расширим, чтобы процесс пошел! А то этот, в головку меченый, совсем народ распустил: куда не глянь - одни жиды с армяшками, - воскликнули сзади.
- Они так о Горбачеве! И ничего не боятся, - ужаснулся Горлов.
- Товарищи пассажиры рейса восемьдесят четыре шестьдесят два! На Ленинград! Прошу на посадку, - громко объявила девушка, будто сошедшая с рекламы "Летайте самолетами "Аэрофлота"!"
По взлетному полю дул теплый ветерок, небо почти очистилось, и, пока Горлов шел к самолету, солнце мягко грело лицо. Лариса встретила его на полпути. Ничем не показав, что знает его, - только в глазах лучилась ласковая улыбка, - она провела его к носовому трапу, который отъехал, едва они ступили на борт "Ил-86".
- Я позже подойду, а это - чтобы ты не сбежал, - нагнувшись, она ловко пристегнула его ремнем. В салоне никого не было, он попытался обнять ее, но она увернулась. - Не скучай! Я девочкам сказала, чтобы присмотрели за тобой.
Он не долго был один. Через несколько минут появилась компания, которую Горлов видел раньше. Дойдя до переднего ряда, они стали возмущаться, что на их местах сидит посторонний. Тут же появилась невысокая блондинка в форме и стала уговаривать пройти в задний конец салона. Но шум не прекратился, мужчины сгрудились в проходе и уже не стеснялись в выражениях. Внезапно все смолкли, и Горлов услышал Ларисин голос, но не разобрал, что она говорила.
- Крутая баба, лучше не связываться! Она замужем за Волконицким из Ленинградского Обкома... Да, с тем самым! Помнишь, на ноябрьских мы их в театре встретили, ты еще жалел, что я вас не познакомил? - сказал кто-то за спиной Горлова.
Через несколько минут глухо взревели моторы, и после короткого разбега самолет взмыл над морем. Горлов успел разглядеть полоску пляжа и набегающие на берег белые гребни волн. Потом самолет прорезал легкую дымку и, накренившись, повернул на север. В иллюминаторе, сколько доставал взгляд, простиралось насыщенное темной синевой небо, а внизу едва заметно рябило зеркало морских вод. Прислонившись к холодному стеклу, Горлов пытался угадать размывшуюся где-то вдали линию горизонта, на короткий миг ему показалось, что он ощущает невесомую легкость голубой глубины, лишенной привычной черты между верхом и низом, и оглушительное, до замирания сердца, счастье полета.
Но это длилось недолго; почувствовав кого-то рядом, он вздрогнул и повернулся.
- Ты так увлекся, а я уже минут пять сижу рядом, - глядя на него, сказала Лариса. - Что ты там увидел?
- Мне на секунду показалось, - не знаю, как сказать, - будто я лечу сам по себе, отдельно от самолета, - ответил Горлов и заметил в ее лице внезапное изумление: глаза расширились, казалось она смотрит сквозь него, не видя.
- Ты - второй человек, который почувствовал, что такое полет!
- А ты, конечно, первая?
- Нет, не я. Первым был один моряк с Дальнего Востока. Он показал мне поразительную вещь. Если плывешь на корабле, надо забраться на самый нос и смотреть прямо вперед, чтобы ничего не видеть кроме неба и моря. Там не слышно никаких звуков, только шумит ветер. Стоит взмахнуть руками, и взлетишь до самой-самой вышины. Так бывает только во сне.
- А наяву? - тихо спросил Горлов.
- Очень редко! Ночью при полной луне, когда пассажиры угомонятся, я гашу свет и сажусь на то место, где сейчас сидишь ты. Несколько часов летишь над Сибирью, и внизу - ни огонька. Если все черное - значит, тайга. А в Казахстане снег в степях искрится голубым и зеленым. Летом они плоские и мрачные, как стол, который сожгли утюгом. Сотни километров - все покрыто буро-коричневым, ни одного светлого пятнышка.
Они долго молчали, и Горлов не решался заговорить. Потом она поднесла к лицу его руку и, прижавшись губами к ладони, глухо проговорила:
- Я боялась сказать... Сегодня ночью... Там, с тобой мне показалось, что я взлетаю в какую-то темную высоту, и вдруг все взрывается ярко, разноцветным и радостным. А потом я не падаю, а медленно-медленно опускаюсь, будто в парении, и вместе с тобой. Помнишь, ты сказал, что знаешь, что мне больше всего нужно?
- Да, помню... Того же, что и всем: счастья! - ответил Горлов и почувствовал на ладони влажную теплоту и мягкость ее губ.