Коллектив авторов - Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе

Этого как раз меньше всего хотел шеф английской разведки. В случае возникновения нового скандала вокруг имени Филби сэру Дику Уайту пришлось бы объяснять, почему Филби, который подозревался в связях с КГБ еще в 1951 году, двенадцать лет оставался сотрудником СИС. Имелись и другие причины, по которым очередной скандал, связанный с английской разведкой, был бы крайне нежелательным. Еще не развеялись воспоминания о прошедшем процессе по «делу Джорджа Блейка», сотрудника СИС, осужденного по обвинению в шпионаже, предстоял специальный трибунал над служащим адмиралтейства Джоном Вассалом, ждал суда сотрудник Центрального бюро информации за передачу секретных документов. В журналистских кругах Лондона уже циркулировали слухи об амурных похождениях военного министра Джона Профьюмо. Грандиозный скандал вокруг имени министра привел к его отставке спустя несколько месяцев. Арест и суд над Кимом Филби могли иметь для правительства Макмиллана, того самого Макмиллана, который семь лет назад снял против него все обвинения, катастрофические последствия. Все это ставило сэра Дика Уайта перед необходимостью искать другой способ, как покончить с «делом Филби». И он был найден.

10 января 1963 года Николас Эллиотт, который к тому времени закончил срок своей службы в Ливане, вернулся в Бейрут, связался по телефону с Кимом Филби и предложил ему встретиться для беседы. Готовый к любой неожиданности, Ким тем не менее не ожидал того, что ему предстояло узнать из беседы с Эллиоттом. Это была очень неприятная встреча, и Ким не любил о ней вспоминать. Она потребовала от Кима колоссального напряжения сил и интеллекта, полного контроля над собой и своими нервами, выдержки и самообладания. Ким мне как-то рассказывал, что ему пришлось даже воспользоваться своим естественным дефектом речи, чтобы выиграть несколько секунд для обдумывания ответов на яростные нападки, а порой и откровенные оскорбления своего бывшего друга. Дело в том, что Ким с раннего детства страдал заиканием. Со временем он научился контролировать свою речь и делал это настолько умело, что посторонние вообще не замечали его недостатка. Однако, рассказывал Ким, в его жизни бывали такие критические моменты, когда он намеренно начинал растягивать слова, открыто демонстрируя затруднения в их произношении. Многие относили это на счет чрезмерного волнения, но это была выработанная уловка. Встреча с Эллиоттом как раз относилась к таким случаям.

Николас Эллиотт с первых минут беседы взял инициативу в свои руки. Он рассчитывал ошеломить и морально сломить Кима. Имея на руках подготовленное для него прокурором краткое изложение дела, Эллиотт обрушил на Кима суровые обвинения, подтвержденные последними свидетельскими показаниями Голицына и Флоры Соломон. Не давая прийти в себя Киму, Эллиотт словно пасьянс раскладывал перед ним факты, каждого из которых было достаточно, чтобы послать Кима в тюрьму на многие годы. «Мы располагаем теперь неоспоримыми доказательствами того, что ты являешься агентом КГБ», — чеканил каждое слово Эллиотт. — Ты умышленно ввел в заблуждение руководство «Сикрет интеллидженс сервис», скрыв от него свою приверженность коммунистической идеологии. Ты проник в СИС по заданию Москвы с преступной целью — передавать советской разведке всю доступную тебе информацию. Ты не только делал это на протяжении двадцати с лишним лет, но и оказывал помощь своим сообщникам в хищении государственных секретов Англии. Это ты через своего друга Берджесса оповестил другого советского агента Дональда Маклина о проводившемся против него расследовании, которое грозило ему судом и тюремным заключением. Благодаря твоему покровительству, Гаю Берджессу удалось избежать наказания за шпионскую деятельность, которой он занимался, будучи сотрудником СИС, Форин офис и других государственных учреждений Англии. Нам известны также имена и других твоих сподвижников». В заключение обвинительной речи Эллиотт позволил себе выразить и свои собственные чувства: «Ты обманывал меня многие годы. Теперь я добьюсь от тебя правды, если даже мне придется вытаскивать ее из тебя. Когда-то я с восхищением смотрел на тебя. Боже, как же я презираю тебя теперь». После такого патетического финала Эллиотт перешел к конкретным требованиям, которые руководство СИС предъявляло Киму как условие для прекращения его дела. Ким должен безоговорочно признать свою вину и подтвердить это письменным заявлением, он должен немедленно вернуться в Лондон и дать детальные показания о деятельности советской разведки. Если Ким примет все эти условия, ему будет предоставлено освобождение от судебного преследования.

В обвинениях, предъявленных Киму Эллиоттом, не было ничего нового. Они были давно известны ему. Но теперь эти обвинения подтверждались свидетельскими показаниями, что с юридической точки зрения существенно меняло положение. Представленные суду, если бы до этого дошло дело, эти свидетельства могли стать вескими доказательствами вины Кима и сыграли бы решающую роль в определении его судьбы. Здесь позиции Кима выглядели абсолютно безнадежными. Но если СИС так уверена в юридической обоснованности обвинений, то почему Эллиотт предлагает ему иммунитет от судебного преследования? Не проще ли было арестовать Кима и передать его дело в суд? Очевидно, что-то мешает такому развитию событий. А может быть, руководство СИС не хочет идти по такому пути?

Все эти мысли молнией промелькнули в голове Кима, когда он обдумывал ответ на обвинения и требования Эллиотта. Стараясь подольше растягивать слова и не скрывая охватившего его волнения, Ким тем не менее ясно и твердо заявил, что обвинения, подобные тем, что предъявил Эллиотт, ему приходилось много раз слышать и раньше, но все они остались лишь ничем не подтвержденными подозрениями. Эллиотту лучше чем кому-либо известно это. Что касается принадлежности Кима к социалистическим организациям, то он никогда не входил ни в одну из них. Хотя он не отрицает того, что со времени обучения в Кембридже разделял коммунистические воззрения. Ким не считал коммунистическую идеологию препятствием для службы в английской разведке, поскольку в 1940 году, когда он был принят в СИС, уже шла война против Германии и он знал, что коммунисты являются убежденными противниками гитлеровского нацизма. Да, Ким был и остается коммунистом и считает своим долгом оказывать помощь правительству Советского Союза, в том числе путем передачи необходимой информации, поскольку видит в нем гаранта мира.

Спокойный, рассудительный тон ответов Кима, его необыкновенное самообладание поразили Эллиотта. Он рассчитывал на что угодно, но не на такую реакцию Кима. Ему казалось, что перед лицом неоспоримых фактов у Кима не будет иного выхода, кроме капитуляции. Но Ким сидел перед ним и как ни в чем не бывало, с полной убежденностью в своей правоте излагал аргументы, как будто речь шла не о его личной судьбе, его будущем, а о каком-то невидимом подзащитном, которого Ким пытается уберечь от несправедливого суда. Ничего подобного Эллиотту не приходилось встречать в своей жизни. Неожиданно он поймал себя на мысли, что вновь с невольным восхищением смотрит на своего старого друга, но вдруг возникшая перед глазами грузная фигура сэра Дика Уайта, «большого Дика», как за его спиной называли своего шефа подчиненные, напомнила ему о твердых наставлениях вернуться из Бейрута с полным и безоговорочным признанием Филби своей вины. Но этого-то Эллиотт не услышал в ответах Кима.

Посланцу СИС пришлось вновь идти в атаку. Эллиотт напомнил Киму условия прекращения дела. В его голосе появились угрожающие ноты. Эллиотт бесцеремонно сказал, что у Кима нет иного выбора, как дать согласие на возвращение в Лондон и честно рассказать о своей работе на КГБ. Если он этого не сделает, его заставят сделать это насильно.

На Кима эти угрозы не произвели большого впечатления. Он знал, что на тайное похищение и вывоз его из Ливана СИС не решится, но и испытывать терпение своих начальников было бы опасно. Киму было известно, что полтора года назад Джордж Блейк, сотрудник СИС, обвиненный в шпионаже в пользу Советского Союза, который, как и Ким, последние годы работал в Бейруте, имел неосторожность согласиться на возвращение в Лондон, был арестован и предан суду. В результате он был приговорен к тюремному заключению на небывалый в английской судебной практике срок — сорок два года. Это чудовищное наказание привело тогда Кима в смятение. Он понимал, что обещание иммунитета является той приманкой, которая должна стимулировать развязывание языка для дачи показаний. В противном случае она может быть отброшена.

Прямой отказ Кима принять предложенные Эллиоттом условия был бы открытым вызовом СИС и спровоцировал бы его руководство на непредвиденные действия. Ким принял решение, по возможности, затянуть ответ, что давало ему больше времени для определения дальнейшего плана игры. Примирительным тоном, допускающим возможность компромисса, он заявил, что в принципе принимает предложение об иммунитете от судебного преследования в обмен на добровольные показания. Он обещал тщательно обдумать сложившуюся ситуацию, учитывая не только свои собственные интересы, но и интересы жены и детей. Однако Ким решительно отказался от возвращения в Лондон и от представления письменного заявления с признанием своей вины. Ким попросил Эллиотта отложить дальнейшее обсуждение до следующего дня.