Виктор Петров - Колумбы российские

ГЛАВА СЕДЬМАЯ: ПОСОЛЬСТВО В ЯПОНИЮ

Бурный океан остался позади; все, что пришлось Резанову перенести во время путешествия, было теперь делом прошлого. Он был несказанно рад сойти с корабля на берег и перебраться в гостеприимный дом коменданта порта, майора Крупского, который предложил его превосходительству самые лучшие покои своего обширного дома и вообще старался сделать все возможное для того, чтобы предоставить удобства столь высокому сановнику.

Можно себе представить разочарование Резанова, когда тот узнал от милейшего майора Крупского, что камчатского губернатора, генерал-майора Кошелева, в городе не было. Он совершал инспекционную поездку по Камчатке и был в это время в Нижне-Камчатске, на расстоянии 700 верст от Петропавловска. Это расстраивало планы Резанова, который предполагал начать официальное расследование поведения Крузенштерна и его офицеров губернатором.

— Я не совсем здоров, майор… тяжелый путь сильно подорвал мое здоровье и я просто устал… Распорядитесь, пожалуйста, чтобы до дальнейших распоряжений ко мне никого не допускали с корабля — ни офицеров, ни капитана…

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — услужливо ответил майор Крупский. — Будут ли другие распоряжения?

Резанов поморщился…

— Да-да, конечно. Я сейчас напишу срочную записку губернатору, его превосходительству генералу Кошелеву. Будьте добры, приготовьте нарочного, чтобы немедленно отправился в Нижне-Камчатск передать мой вызов генералу — буду просить его немедленно вернуться в Петропавловск по срочному и неотложному государственному делу.

— Будет исполнено, — майор поклонился и ушел.

Резанов позвал своего камердинера.

— Жан, принеси одеколону… у меня голова разламывается от боли.

— Вам бы прилечь, барин, отдохнуть от всех треволнений. Забудьте пока о своих делах.

— Да-да, я прилягу на время. Если засну, разбуди через полчаса, мне надо написать срочную записку генералу Кошелеву.

Он смочил виски одеколоном и прилег на диван. Как будто стало легче. Жан тихо прикрыл двери, надеясь, что хозяин заснет.

Не прошло и двадцати минут, как Жан услышал шорох в покоях Резанова. Он потихоньку заглянул в комнату и недовольно покачал головой: опять работает, пишет что-то!..

Несмотря на усталость и полное истощение после всего пережитого на корабле во время путешествия, Резанов после полудня вдруг ожил, прежняя энергия вернулась к нему, и он просидел весь вечер за написанием писем. Быстро составил записку генералу Кошелеву с просьбой прибыть в Петропавловск по неотложному государственному делу и непременно в сопровождении военного отряда… на случай необходимости. Записка немедленно же была отправлена с нарочным в Нижне-Камчатск с приказанием скакать, не жалея лошадей.

Долго потом сидел за столом Резанов, думая о том, как составить подробный доклад государю о путешествии и всем происшедшем на корабле. Письмо можно было отправить только с оказией — кораблем в Охотск. Придется, вероятно, ждать приезда генерала Кошелева. С глубокой горечью описывал в письме государю Резанов все, что произошло во время плавания и чего он натерпелся от Крузенштерна. Описал все грубые и буйные выходки, имевшие место еще в Бразилии, — ничего не упустил из виду.

Капитан Крузенштерн оставил Резанова в покое, да и у камергера не было никакого желания встречаться с ним до приезда губернатора Камчатского края. Посольские чины также перебрались на берег. Со дня прихода «Надежды» в Петропавловск команда корабля производила разгрузку судна — на берег свозились грузы, предназначенные Баранову в Русскую Америку. Остались на корабле только многочисленные ценные подарки, которые предназначались в дар японскому императору. Откровенно говоря, Резанов не знал, отправится ли он в Японию на «Надежде», но с другим капитаном, или же вообще переберется на другой корабль, чтобы больше не видеться с Крузенштерном.

Прошел почти месяц со дня прибытия корабля в Петропавловск. Резанов все это время не терял ни минуты. Он усердно занимался японским языком, изучение которого начал еще во время путешествия. Ему, как прирожденному лингвисту, большого труда не составило довольно быстро научиться изъясняться по-японски.

Между тем нарочный из Петропавловска добрался до Нижне-Камчатска и вручил лично генералу Кошелеву сообщение от Резанова. Генерал встревожился, прочитав записку, в которой камергер просил его прибыть в Петропавловск и непременно в сопровождении военного отряда. Он заподозрил что-то серьезное и немедленно отдал приказ отряду в шестьдесят конных солдат выехать вместе с ним в Петропавловск. Вместе с собой он также взял своего младшего брата, поручика Кошелева, состоявшего у него в должности адъютанта, и капитана Федорова.

Генерал Кошелев уже давно был уведомлен из центра о кругосветной экспедиции, возглавляемой Резановым, и поэтому считал для себя честью, что посланник решил посетить Камчатку. Он знал, что камергер занимал высокое положение в Петербурге, был доверенным лицом морского министра и министра коммерции, а также, что он был близок к императору.

Встревоженный генерал Кошелев, не зная в какой опасности был Резанов, не жалел ни людей, ни коней, ни себя, только бы поскорее добраться до Петропавловска. В теплый летний день 12 августа запыленный, усталый отряд под командой генерала бодрой рысью влетел в Петропавловск, подымая облака пыли и напугав собак и домашнюю птицу. Кошелев тотчас в сопровождении обоих офицеров поехал в дом майора Крупского для свидания с Резановым.

В полную противоположность поведению Крузенштерна на корабле генерал Кошелев, войдя в покои Резанова, был очень почтителен, признавая в камергере особу, старшую в чине. Резанов был счастлив видеть Кошелева, так как с его приездом должен был решиться вопрос о поездке в Японию. А в добавление еще ко всем прочим неприятностям группа из пяти японцев, которых Резанов намеревался вернуть японскому правительству, страшно перессорилась. Источником ссоры, если не сказать вражды, был один из них, который за долгое время пребывания в России настолько обрусел, что стал говорить как настоящий русский, в то время как остальные четыре японца разговаривали между собой только на своем родном языке и упорно отказывались заучить хотя бы одно русское слово. Обрусевший японец принял православие и переменил свою фамилию на русскую. Он стал Киселевым.

Остальные японцы возненавидели Киселева и совершенно откровенно заявили ему, что они его прикончат на пути из Петропавловска в Японию. Японец стал умолять Резанова не брать его на корабль, где его ожидала верная смерть. Среди японцев уже не раз случались потасовки, и Киселеву сильно попадало от соотечественников, поэтому Резанов решил исключить его из списков экспедиции. На этом изменения в составе посольства не кончились. Академик Курляндцев покинул корабль в первый же день прибытия «Надежды» в Петропавловск. Как и Резанов, он поселился в одном из домиков порта и просил Резанова откомандировать его обратно в Петербург.

— Ноги моей больше не будет на этом корабле сумасшедших, — заявил он категорически. — Меня на «Надежду» и на аркане не затащите.

Не хотелось Резанову списывать академика, но он понимал его положение. Трудно было забыть то, что испытал Курляндцев во время путешествия. Неожиданно к камергеру явился и доктор Бринкин, врач экспедиции, и не менее решительно заявил, что тоже покидает корабль и намеревается немедленно же выехать в Петербург.

— Прошу содействия вашего превосходительства, — заявил он, — отправьте меня в Петербург вместе с нашим уважаемым академиком.

— Что же это такое, господа? Вся наша экспедиция разваливается. С кем же я поеду в Японию?

Тем не менее Резанов, скрепя сердце, согласился списать и Курляндцева, и доктора Бринкина. Мало того, он сам отдал приказ через майора Крупского подпоручику графу Толстому тоже приготовиться к отъезду в Россию. В нем, как члене посольства в Японию, Резанов больше не нуждался. Граф Толстой своим пьянством и грубостью на корабле превзошел всех. Наконец, с корабля был списан и француз Лe-Кабри, совсем уж неожиданно попавший на судно на Маркизовых островах.

Когда усталый и запыленный генерал Кошелев явился к Резанову, тот сперва любезно попросил его пойти к себе хорошенько отдохнуть с дороги, а разговор отложить на завтра, но генерал настаивал на своем:

— Нет, нет, ваше превосходительство, я уверен, только чрезвычайные обстоятельства заставили вас вызвать меня… Я чувствую, что произошло что-то очень серьезное и поэтому прошу, скажите — в чем дело? Что произошло?

— Ну если вы настаиваете, прошу садиться!..