Коллектив авторов - Источниковедение
«Сказание о Мамаевом побоище» – самый большой по объему памятник Куликовского цикла. Из него обычно заимствуется ряд подробностей об обстоятельствах и ходе сражения на берегах Непрядвы (о действиях засадного полка, контузии Дмитрия Донского и т. п.). Между тем это один из самых поздних памятников, рассказывающих о Куликовской битве, созданный не ранее первой четверти XV в. Сохранилось множество списков этой повести, делящихся на восемь редакций и большое количество изводов. Большинство исследователей считают, что, помимо письменных текстов (скажем, южнорусского летописания), ее автор пользовался устными воспоминаниями участников битвы (что, впрочем, сомнительно, учитывая позднее происхождение произведения). Для создателя «Сказания…» художественные достоинства создаваемого текста были, несомненно, важнее точности в передаче фактических подробностей.
Примерно в 1402–1408 гг. была создана «Повесть о Темир-Аксаке», рассказывающая о походе на Русь Тимура (Тамерлана) и его внезапном отступлении из русских земель. Уход войск Тимура связывается с перенесением в Москву Владимирской иконы Богоматери. Повесть сохранилась в составе летописей (Софийской II), а также в сборниках литературных произведений. Во второй половине XVI в. на основе «Повести о Темир-Аксаке» и других источников было написано «Сказание о Владимирской иконе Божьей матери». Оба памятника объединяет идея нового статуса Московского государства.
Падению Византийской империи под ударами турецких войск была посвящена «Повесть о Царьграде» Нестора Искандера. Она также дошла и в составе летописей, и в отдельном виде. Она написана во второй половине XV – начале XVI в. непосредственным участником событий. Кроме рассказов очевидцев Нестор Искандер явно использовал древнерусские воинские повести (скажем, «Повесть о разорении Рязани Батыем»). «Повесть о Царьграде» занимает важное место в обосновании теории «Москва – третий Рим».
К воинским повестям близка «Казанская история» (1564–1566). В то же время ряд черт роднит ее с краткими летописцами. Есть основания говорить о связи текста «Казанской истории» с Хронографом, «Сказанием о князьях Владимирских», посланиями Ивана Грозного, «Повестью о Царьграде» Нестора Искандера, «Александрией» и «Троянской историей», что затрудняет работу с ней как с источником достоверных фактических данных. Именно в «Казанской истории» Москва впервые прямо называется третьим Римом.
Многие особенности «Казанской истории» присущи и последней воинской повести XVI в. – «Повести о прихождении Стефана Батория на град Псков». Она опирается на близкий комплекс текстов, в том числе переводных («Александрию», «Повесть о Стефаните и Ихнилате»).
Одной из последних древнерусских воинских повестей стала «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков» (около 1641 г.). Она существует в трех вариантах: историческом, поэтическом и сказочном. Историческая версия «Повести…» появилась вскоре после захвата Азова донскими казаками весной 1637 г. в форме казачьей войсковой отписки. Наряду в сугубо документальными описаниями в ней присутствуют конфессиональные мотивы. Поэтическая версия «Повести…» была написана непосредственно после обороны Азова казаками в 1641 г. Возможно, автором ее был казачий есаул, войсковой дьяк Федор Порошин. Реальные детали перемежаются в ней с фантастическими подробностями. На автора «Повести…» оказали влияние не только древнерусские воинские повести, но и казачий фольклор. В сказочной версии «Повести…» главное место занимает художественный вымысел. Она близка «историческому баснословию» второй половины XVII в. С этого времени воинские повести прекращают свое существование, превращаясь в авантюрную беллетристику.
В воинских повестях древней Руси многие сведения имеют уникальный характер, в них – как ни в одной другой разновидности источников – отобразился дух времени, непосредственное восприятие описываемых событий современниками и ближайшими потомками.
Публицистические произведения XV–XVII веков
Формирование Российского государства связано с зарождением публицистики. Публицистические черты имеют произведения, связанные с ересями второй половины XV – первой половины XVI в. В центре их внимания – проблема человеческого «самовластья». Она развивалась прежде всего в рамках богословской традиции, поэтому все сочинения на данную тему близки учительной литературе. Темы «самовластья» касались как представители ортодоксального направления, так и еретики: Федор Васильевич Курицын («Лаодикийское послание», известное в списках конца XV – начала XVIII вв.), неизвестный автор «Написания о грамоте». Важную роль в борьбе с еретиками играли сочинения новгородского инока Зиновия Отенского («Послание многословное к вопросившим о известии благочестия на зломудрие Косого» и «Истины показание к вопросившим о новом учении», конец 50‑х – начало 60‑х годов XVI в.).
Существенным аспектом темы «самовластья» был вопрос о пределах царской власти, ставший одним из центральных в сочинениях Иосифа Волоцкого. Отношениям духовных наставников и светской власти посвящены публицистические произведения Вассиана Патрикеева. В одном небольшом сочинении он выступает против монастырского землевладения, монашеского «лихоимания», а также против казней раскаявшихся еретиков. Вассиану Патрикееву приписывается и «Ответ кирилловских старцев на послание Иосифа Волоцкого об осуждении еретиков» (предположительно конец 1504 г.). Он составлен от имени монахов Кирилло-Белозерского монастыря и всех «заволжских старцев» (пострижеников монастырей, расположенных к северу от Волги). В нем также осуждается решение о казнях еретиков, принятое церковным собором.
В ином аспекте проблема «самовластья» рассматривалась Иваном Семеновичем Пересветовым (Большая и Малая челобитные, «Сказание о Магмете-салтане» и др.; сохранились в списках не ранее 30‑х годов XVII в.). Занимает его и вопрос о том, что важнее – точное соблюдение обряда или истинная вера. Иван Пересветов критикует сложившуюся систему отношений государя к своим подданным, одновременно настаивая на необходимости сильной власти.
Все упомянутые вопросы рассматривались и в переписке Ивана Грозного с Андреем Михайловичем Курбским. Она дошла в отдельных списках и сборниках второй трети XVII–XIX в. Известны три послания Курбского (1564–1579 гг.; первое – в двух редакциях) и два послания Ивана Грозного (1564 г. и 70‑х годов; первое – в краткой и двух пространных редакциях). Поднимались эти темы А. М. Курбским и в «Истории о великом князе Московском» (1578). Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским и сочинения беглого князя важны для понимания процессов, происходивших в России в середине XVI в.
Распространение публицистических источников связано с событиями Смуты. По форме они близки к традиционным жанрам духовной литературы: это видения («Повесть о видении некоему мужу духовну» протопопа Терентия, повести о видениях в Нижнем Новгороде и Владимире, в Устюге и др.), послания («Новая повесть о преславном Росийском царстве»), плачи («Плач о пленении и о конечном разорении Московского государства»). В них авторы пытаются осмыслить и понять причины происходящих событий, найти выход из создавшегося положения.
К памятникам публицистики близки исторические произведения, написанные «на злобу дня». Одно из самых популярных и объемных сочинений о Смуте – «Сказание» Авраамия Палицына (1612–1620). Будучи участником описываемых событий, Авраамий оставил яркий рассказ, сопровождающийся прямыми и косвенными личностными оценками. Другой памятник такого рода – «Временник» дьяка Ивана Тимофеева (1616–1619). В нем описываются многие события, свидетелем и участником которых стал дьяк, занимавший заметный пост в государственном аппарате. Целый ряд известий «Временника» уникален. Незадолго до 1625 г. появились «Словеса дней и царей и святителей московских», написанные князем И. А. Хворостининым, которым присущи некоторые черты мемуаров (автор явно пытался оправдать свою службу у Лжедмитрия). В то же время «Словеса…» Хворостинина интересны как памятник, вышедший из кругов, близких самозванцу. Можно отнести к публицистическим памятникам эпохи Смуты и произведения СИ. Шаховского – человека, много видевшего и знавшего, притом обладавшего литературным талантом: челобитные, «Моление патриарху Филарету», «Повесть известно сказуема на память великомученика благовернаго царевича Дмитрия», «Повесть о некоем мнихе» и, наконец, «Повесть книги сея от прежних лет» (не позднее конца 20‑х годов XVI в.).
Перечисленные произведения отличает присутствие в них личностного момента, элементов полемики, попыток анализа происходящего. Более четкую публицистическую направленность имеют литературные памятники периода раскола. Наиболее ярко она проявляется в посланиях, письмах и челобитных протопопа Аввакума.