Виктор Петров - Колумбы российские

Когда Резанов вернулся на корабль, то был очень удивлен, увидев на борту тех же двух монахов, с которыми он встречался каждый день. Монахи уже знали, что губернатор разрешил Резанову купить провизию, главным образом зерно. Оставалось только поражаться, насколько хорошо действовала система информации в испанских миссиях. Соглашение было достигнуто несколько часов тому назад… никому об этом еще не было сказано, а монахи уже тут как тут. Самое забавное было то, что они не только интересовались доставкой зерна на корабль, но даже стали прицениваться и торговаться насчет приобретения товаров с «Юноны», в полной уверенности, что разрешение на это будет вскоре получено.

Резанов торопился. Время шло, а ничего еще не было сделано. Каждый потерянный день, возможно, означал потерю одного человека в Новоархангельске. Он немедленно условился с обоими падре, что они начнут доставлять зерно с завтрашнего утра. Если погрузка начнется завтра, то, по всей вероятности, «Юнона» через несколько дней сможет отправиться в обратный путь.

Резанов понимал, что он не добился здесь самого главного — открытия нормальных торговых отношений между Новоархангельском и Калифорнией, но по крайней мере скромное начало было положено, и жители Ситки будут накормлены. И все же в глубине души он чувствовал, что потерпел неудачу в своей миссии здесь так же, как и в Японии. Он отбросил от себя неприятные мысли. Пора возвращаться в Новоархангельск, да и домой, в Петербург, и чем скорей, тем лучше!

Вдруг его словно обожгло, — Конча! Ведь он так привык к ее обществу, к их ежедневным разговорам.

Расставание с ней будет тяжелым… и чем больше он думал о ней, тем более стал сознавать, что эта разлука страшит его — неужели он так привык к ней и так увлекся ею! Кончита целиком перешла на его сторону. В президио теперь не было секретов от него, благодаря Конче. Как же он может подорвать это доверие и уехать! Но что делать… Впервые он подумал, а почему бы не взять ее с собой… Как же это не пришло ему в голову раньше — жениться и увезти ее с собой в Петербург!

И в тот же момент он отбросил эту дикую мысль. Он, сорокалетний, уже поживший и все повидавший камергер, и юная девушка, которой еще не исполнилось и шестнадцати лет!

Наступил вечер, а Резанов все продолжал думать о своих отношениях с Кончей. Он то садился за стол и сидел прямо, смотря перед собой, то вставал и начинал ходить взад и вперед Несколько раз Жан заглядывал в каюту, смотрел на него и тихо удалялся, покачивая головой.

Резанов решил выйти на палубу и подышать свежим морским воздухом. Погода была типичная для Сан-Франциско, и он к ней уже привык. С моря валил тяжелый туман, который уже закутал, заволок своими клубами, подобными густым облакам, и весь залив, и холмы на обеих сторонах пролива, и даже близлежащий берег. На берегу — ни огонька! В президио тоже не видно огней. Резанов поежился, плотнее закутался и стал ходить от борта к борту, все еще переполненный своими, казалось бы, неразрешимыми проблемами.

Откуда-то из темноты появился Жан и робко сказал:

— Барин, вам бы лучше пойти в каюту, не дай Бог простудитесь… а вы еще не совсем оправились от своих немочей… Видите, как сыростью тянет с моря… Я вам и постель уже приготовил!..

«А может быть, это любовь!» — и с этой мыслью он заснул.

С раннего утра 12 апреля в доме Аргуэльо царило оживление. Из комнаты в комнату метались слуги. Вся огромная семья Аргуэльо готовилась к большому событию в их жизни. Сегодня камергер Резанов устраивал парадный обед на борту «Юноны» в честь коменданта Аргуэльо, его супруги, доньи Игнасии, их трех сыновей и четырех дочерей. Наряжались они долго. Туалеты швырялись налево и направо, пока не был выбран подходящий. Служанки с ног сбились, стараясь услужить своим госпожам. И когда пришло время к отъезду из президио, донья Игнасия и ее четыре дочери представляли собой красочное зрелище, напоминающий веселую клумбу, полную ярких цветов. Не менее красочно выглядели комендант и его старший сын дон Луис в своей экзотической военной форме и столь же невероятных огромных шпорах, которыми они особенно гордились, хотя, видимо, ходить с такими шпорами по земле было нелегким делом.

Их возбуждение было вполне понятным: как-никак, в первый раз в жизни семья Аргуэльо была приглашена на парадный обед, устроенный на борту иностранного корабля.

На борту «Юноны» беготни и приготовлений было тоже не меньше. Резанов хотел показать корабль с самой лучшей стороны, и понятно, что командир корабля Хвостов и его помощник Давыдов стремились продемонстрировать традиционную чистоту и порядок на борту российского военного судна. Нелегко досталось команде корабля, которую подгоняли оба офицера и боцман, чтобы на судне все было, как говорится: без сучка и задоринки.

Резанов решил пригласить семью Аргуэльо на обед на корабле по двум причинам: ему хотелось прежде всего отблагодарить их всех за радушие и гостеприимство, оказанное ему этой семьей, а во-вторых — у него была и некая задняя мысль, — он решил как бы невзначай показать им огромные запасы товаров в трюмах «Юноны». И, конечно, никто из его окружения и не подозревал, что главной, скрытой причиной приглашения было то, что этот строгий, холодный сановник, дипломат, который казался человеком абсолютно бесчувственным, на самом деле, возможно бессознательно, хотел показать, по-мальчишески похвалиться своим судном только одному человеку — маленькой худенькой пятнадцатилетней красавице Кончите. Ему хотелось видеть и слышать, как она будет восхищаться его судном, по-детски хлопать в ладоши и удивляться богатству и обилию всевозможных красивых товаров, как она будет радостно восклицать… ему хотелось слышать звуки ее возбужденного голоса… В последнее время не было такой минуты, когда бы он не думал о Конче!

Шлюпки подошли к трапу «Юноны», и гости поднялись на корабль. У трапа и на борту их ожидали приодетые подтянутые матросы, в чистых и наутюженных формах. Мичман Давыдов встретил почетных гостей на берегу и затем сопровождал их на шлюпках на корабль. На палубе коменданта и его семью торжественно встретил командир судна лейтенант Хвостов в своей великолепной парадной форме. Он подошел к коменданту, отдал честь и громко отчеканил:

— Имею честь приветствовать ваше превосходительство и донью Игнасию на борту Императорского Российского флота корабля «Юнона». Прошу в каюту господина посланника, который уже ожидает вас.

На старого солдата произвели большое впечатление почести, оказанные ему, и он, как петух, выпятил грудь вперед и важно последовал за Хвостовым. Донна Игнасия с Кончей следовали за ним, потом дон Луис и, наконец, остальные члены многочисленного семейства. Конча с большим интересом разглядывала все по сторонам. Вот каков корабль, на котором живет

Резанов; корабль, на котором он, вероятно, скоро отправится домой.

В каюте их радушно приветствовал хозяин:

— Сеньор Аргуэльо… Донья Игнасия… и прекрасный цветок Калифорнии, сеньорита…

— У сеньора очень милая каюта, хотя и маленькая, — заметила Конча, — вы проводите все свое время здесь… работаете и думаете?

— Да, сеньорита, все свое время, кроме тех часов, которые я провожу среди вашей милой семьи, да вечерних прогулок по палубе, когда я имею возможность подышать свежим воздухом… А что, вам каюта не нравится?

— Нет, почему, она очень уютная, но… такая маленькая и темная. Неудивительно, что сеньор так бледен!

Несмотря на размеры каюты, в ней стоял большой стол, за которым свободно уместились гости и хозяева. Кроме девяти гостей, за столом было четверо хозяев: Резанов, Хвостов, Давыдов и доктор Лангсдорф. Резанов посмеялся, когда кто-то заметил, что за столом сидели тринадцать человек — несчастливое число!

— Я надеюсь, господа, что вы не суеверны и вас не беспокоит это число — чертова дюжина!

— А что, в вашей стране оно тоже считается несчастливым? — боязливо спросила его Конча.

— Да, суеверные люди говорят, что это число приносит несчастье кому-нибудь из тринадцати, — небрежно ответил ей Резанов. Потом он шутливо решил припугнуть ее, сам придумав суеверие:

— Говорят, сеньорита, что один из тринадцати умрет в течение года… чтобы снова была настоящая дюжина, — засмеялся он.

Конча испуганно посмотрела на него:

— Матерь Божия, какие ужасы вы говорите! — Она набожно перекрестилась: — Нельзя шутить такими вещами, сеньор.

— Простите меня, пожалуйста, я не хотел вас пугать!

После обеда Резанов предложил гостям пройти в другую каюту, где аккуратными рядами лежали образцы товаров, имевшихся в трюмах корабля.