Василий Вишняков - Конструкторы

Майор баловался стишками. Случалось, по просьбе редактора стенной газеты кропал вирши к праздничным датам, подписывая их псевдонимом Танкист. Это были по большей части стихи о танкистах и славных танковых войсках. Но были у него творения и совсем в другом духе — лирические, о которых мало кто знал. По редакциям он их не рассылал, понимая, что профессионалов ими не удивишь. Но ему самому они были дороги как память о событиях и впечатлениях незабываемых дней.

Испания… Ноябрьский ветер на улицах Мадрида. Фашисты в предместьях города. Правительство Ларго Кабальеро отбыло в Валенсию. На стенах полупустых домов воззвания Коммунистической партии Испании: «Все на защиту Мадрида!» Баррикады. Запись добровольцев. Именно тогда родился знаменитый клич: «Но Пассаран!». Видимо, не случайно именно 7 ноября, в годовщину Великого Октября, мятежники начали штурм города. Четырьмя колоннами (поговаривали, что пятая — в самом городе). Их встретили отряды Народного фронта, бойцы-интернационалисты бригад Клеберна и Лукача. Танкисты Поля Армана и Семёна Кривошеина сражались в парке Каса-дель-Кампо.

Ценой огромных потерь фашистам удалось занять большую часть парка. Но на берегах речки с красивым названием Мансанарес они были остановлены. Дальше не прошли.

А потом была Гвадалахара… Итальянский экспедиционный корпус с северо-востока двинулся на город вдоль железной дороги Сарагоса — Мадрид. Казалось, ничто его не остановит.

Остановили. Разгромили моторизованную дивизию «Литторио». Ударная группировка под командованием Лукача ворвалась в Бриуэгу. На окраине Бриуэги цвели апельсиновые рощи, на холмах зеленели виноградники. А на дорогах горели брошенные броневики и «фиаты», с поднятыми руками толпами двигались не успевшие убежать вояки Муссолини. Разгром завершила ревевшая в синем небе авиация…

Под Гвадалахарой взошла звезда командира танковой бригады Салова. В прямом и переносном смысле. Звезда Героя Советского Союза на его груди — за Гвадалахару.

А потом был знойный июль под Брунете. Здесь уже республиканцы пошли в наступление. Операция была задумана широко — главный удар на Брунете, вспомогательный — в направлении Навалькарнеро. Задача — окружить и разгромить угрожавший городу с северо-запада корпус мятежников «Мадрид».

Наступление началось в ночь на 6 июля. Никогда Сурин не видел такого звёздного неба. От края до края высокого неба полыхали белые сполохи.

Оборона мятежников была прорвана, к исходу дня танки республиканцев ворвались в Брунете. Но на опалённых солнцем холмах за городом их остановили пушки. Крупповские пушки, небольшие, калибром тридцать семь миллиметров. Они били бронебойными снарядами из зарослей кустарника. Откуда их подтянули и почему о них ничего не было известно? Лёгкие, расчёт всего три человека. Пока такую пушку заметишь, удар — и танк горит… Один… другой… третий. И старший лейтенант Иван Сурин, раненный осколком в плечо, едва успел выскочить из своей вспыхнувшей, как свеча, бетушки.

Любопытно было бы прочитать эти стихи Салову. Не любит комкор вспоминать про Брунете. Гвадалахара — другое дело. А Брунете — нет. Хотя в общем-то результат был неплохой — мадридский корпус потрепали изрядно, сорвали франкистские планы наступления на юге в Эстремадуре. Салов получил орден. Но разгрома, как под Гвадалахарой, не учинили. Противотанковая артиллерия, чёрт бы её побрал! Да к тому же и кое-какие просчёты — наступали в одном эшелоне, без резерва. Прорвались в Брунете, а кулака, чтобы дать наотмашь и развить успех, не оказалось. А потом — контрудар мятежников. Пришлось отступить на исходные и перейти к обороне. Эх, Брунете, Брунете… Сурин, скосив глаза, посмотрел на скромно, но заметно поблёскивавший на груди орден Красного Знамени — напоминание о крови, пролитой под Брунете.

…Разбираться с делами на Особом заводе Сурину долго не пришлось. Никто от него ничего не скрывал, никто не старался запутать, замести следы «безобразия». Сначала Кошкин в своём кабинете показал ему почти уже готовый комплект чертежей танка А-20. Все тактико-технические требования учтены и выполнены пунктуально. Кроме гусеничного движителя — колёсный ход. Три катка с каждого борта — ведущие. Привод к ним — шесть шестерёнчатых редукторов, шесть «гитар»! Многовато музыки! Но выполнены «гитары» хорошо, даже красиво — все размещены впритирку внутри броневого корпуса. И доступ к ним обеспечен — правда требуется кое-какая разборка. Чертежи подписаны, утверждены главным конструктором… Обстоятельная пояснительная записка с необходимыми расчётами. И даже — макет танка в одну десятую величины. Проработана каждая деталь корпуса до последней бонки, каждый трак гусеницы выпилен с ювелирной точностью.

Ну что же — обстоятельный, солидный проект, готовый к обсуждению на любом уровне.

Потом пришёл Метелин с другой трубкой чертежей и другим макетом. Сурин, не разделявший мнения, что мужчине достаточно быть чуть красивее обезьяны, внутренне ахнул — ещё больше исхудал, бедняга.

Метелин принёс инициативный проект группы конструкторов, выполненный вне плана, на чистом энтузиазме. Корпус танка — как и у А-20. Колёсных редукторов, нет. Танк может двигаться только на гусеницах. Зато при той же примерно массе лобовая броня у него не двадцать, а тридцать два миллиметра. Огонь более мощный — установлена семидесятишестимиллиметровая пушка. Из-за отсутствия «гитар» катки удалось поставить плотнее и добавить ещё по одному на каждый борт. Нагрузка на каждый опорный каток уменьшилась, гусеницы сделаны шире, а значит, улучшилась проходимость машины по слабым грунтам. Трансмиссия без «гитар» — проще, надёжнее. Итак, усилен огонь, повышена проходимость, а броня — в полтора раза толще. Всё предельно ясно: разменяли ребята капризный колёсный ход не без выгоды.

— Брунете, — пробормотал Сурин, ознакомившись с проектом. — Под Брунете нам очень бы пригодилась такая броня. А колёсный ход, честно говоря, ни разу не довелось использовать… Нет, вы не видели, как под! Брунете в наших сердцах полыхал пожар…

— Не совсем понимаю вас, — сказал Кошкин.

— Это так, некоторые личные воспоминания. Ограниченный личный опыт, не имеющий существенного значения. А вообще, мне этот проект нравится.

— Главное, на А-20 уже ничего нельзя добавить, — пояснил Кошкин. — Из-за колёсного хода — всё на пределе. А здесь, на Т-32, мы при необходимости можем ещё больше усилить броню, установить ещё более мощное орудие, увеличить боекомплект. Мощность двигателя, надёжность трансмиссии и ходовой части это вполне позволяет.

— Можете считать, что я сторонник вашего проекта, — твёрдо сказал Сурин. — Всецело и безусловно за Т-32. Но, к сожалению, это очень мало значит, а точнее — ничего не значит.

— Почему же? — удивился Кошкин. — Мнение и убеждение каждого из нас — далеко не безделица. Вы можете доложить своё мнение Салову, не поможет — обратиться в партком. Это вопрос принципиальный, а значит, надо бороться и отстаивать свою позицию до конца.

Сурин посмотрел на Кошкина удивлённо, потом в его глазах мелькнули весёлые искорки.

— Субординация! — веско изрёк он, многозначительно подняв палец правой руки.

«…Выступить против Салова? Ха-ха! Легко сказать! Дмитрий Павлович — не всепрощенец, в этом отношении он далеко не Лев Толстой. Другую щеку не подставит, а двинет так, что полетишь с очень большим ускорением. Тем более, что комкор дал кое-кому обещание. А Дмитрий Павлович — человек слова, слово его кремень. Заставить комкора нарушить своё слово не в силах его, Сурина». Но подумав так, Сурин тем не менее сдержанно сказал:

— Чем могу, я, конечно, попытаюсь помочь. — И совсем уже другим тоном добавил: — А теперь, Михаил Ильич, я хотел бы сообщить вам кое-что конфиденциально.

— Метелин — технический руководитель проекта Т-32. От него в этом деле не может быть секретов.

— Древние латиняне говорили: «Трое составляют совет», — улыбнулся Сурин. — Но то, что я должен вам сообщить, не нуждается в обсуждении на совете.