Олег Ивановский - Впервые. Записки ведущего конструктора
— Нет, ты понимаешь, — кипятился он, — что творит эта… медицина! Ты думаешь, они Чернушку сажали?
— А что же?
— Они открыли шлем скафандра и напихали туда каких-то пакетиков! Нет, ты представляешь, что это такое?
— Ну и что, — пытался я смягчить его ярость, — они же устройство шлема хорошо знают. Не сломали, надеюсь?
Федор Анатольевич опять начал захлебываться. Несмотря на комизм ситуации, грубое нарушение установленного порядка было налицо.
Мы пошли в «банкобус» и, увидев там мирно беседующих Сергея Павловича и руководителя медгруппы Владимира Ивановича Яздовского, решили, что обстановка самая подходящая. Выслушав заикающегося от волнения Федора Анатольевича, Сергей Павлович спокойно попросил нас немного погулять. Едва мы вышли на крылечко, как в комнате стало шумно, хотя слышны были только два голоса. Разговор, как видно, был серьезный. Через пять минут был вызван я и получил свою порцию за то, что у меня на глазах творятся подобные безобразия. Оказывается, в пакетах были семена лука. Это был дополнительный биологический эксперимент.
С согласия главного конструктора скафандра и к величайшему неудовольствию Федора Анатольевича пакетики оставили на «незаконном месте». Но на следующий день в группе медиков стало на одного человека меньше.
9 марта. Старт. Корабль вышел на орбиту. Через полтора часа — посадка. Замечаний по полету не было.
Чернушка перенесла полет и приземление внутри корабля вполне удовлетворительно. Только на ее задней ноге были обнаружены… мужские наручные часы на браслете! Недоумевали мы не очень долго: часы есть часы, и у них, конечно, есть хозяин, который, конечно, заинтересован в благополучном исходе своего индивидуального эксперимента! Часы довольно скоро нашли своего владельца, хотя, по понятным причинам, он сам до поры до времени не очень торопился признать приоритет экспериментатора. Я хорошо знаю этого человека. Он видный ученый-медик, всеми уважаемый человек, большой юморист.
Государственная комиссия приняла решение готовить к пуску следующий корабль — второй из этой серии. Он должен полностью повторить программу полета первого корабля. План подготовки, понятно, оставался тем же. Весьма приятным сюрпризом был приезд на космодром группы будущих космонавтов. Я спросил прилетевшего с ними Евгения Анатольевича, как понравился им космодром.
— Да что тебе сказать — одно слово: здорово! У ребят других слов, кроме «Вот это да!», не находится.
Особое впечатление на будущих космонавтов произвела ракета-носитель с космическим кораблем — здесь они впервые увидели корабль и ракету собранными вместе.
— А знаешь, что ребята говорили, глядя на ракету? «Наверное, надоело ей возить собачонок на орбиту, а? Пожалуй, она сама понимает, что наша очередь подходит!»
Планы и действия ученых и конструкторов, запускающих корабли с животными, ребятам, конечно, были понятны. Но понятно было и их желание сесть в кабину и самим полететь. Любой из них, конечно, был уже готов к полету, знал, что он не за горами и что сейчас генеральная репетиция. Одного только они не знали: кто полетит первым?
На следующий день космонавты зашли в комнату, где готовилась в рейс очередная пассажирка. С ними были Евгений Анатольевич и генерал-лейтенант авиации Николай Петрович Каманин. Николая Петровича я узнал сразу, хотя встретился с ним впервые: вспомнилось детство, 1934 год, «Челюскин». Весь мир тогда взволнованно следил за героями-летчиками, прорывавшимися к далекой льдине на выручку попавших в беду полярников. Я, двенадцатилетний парнишка, до самозабвения преданный авиации, мечтавший стать не меньше, как крупнейшим авиационным конструктором, и мастеривший всевозможные модели самолетов — от простых «схематичек» до красавиц «фюзеляжных», был полностью поглощен челюскинской эпопеей.
У ребят всегда есть любимые герои. Были они и у нас. Как мы любили перевоплощаться в них! Я был Каманиным, а мой друг, соседский мальчишка, — Ляпидевским. Против нас, через дорогу, жили такие же, как мы, Молоков и Водопьянов. И мы тоже спасали челюскинцев, тоже совершали подвиги. Помню, с каким восторгом встречали мы на откосе железной дороги мчавшийся в Москву экспресс с челюскинцами, а потом до хрипоты спорили, кто кого углядел в окнах вагонов и на площадках тамбуров. Всем хотелось видеть Отто Юльевича Шмидта, героев-летчиков…
Даже парой слов перекинуться с вошедшими в лабораторию не удалось — меня срочно вызвали к кораблю в монтажный корпус. Только потом, позже рассказал мне Марк Лазаревич Галлай о том, что произошло в тот день. Оказывается, очередную пассажирку звали Удачей. Кто-то возразил: «Можно ли с такой кличкой лететь в космос? Не может ли это быть истолковано превратно?» Один из бывших в комнате, рассказывал Галлай, заметил, что уж если кличка собаки должна отражать корни наших успехов в космосе, то давайте, дескать, назовем ее «Коллективный подвиг советских инженеров и ученых» — коротко и мило.
Зная немного уважаемого Марка Лазаревича, я понял, что автором этого милого прозвища был не кто иной, как он сам. Но авторство свое он до сих пор тщательно скрывает. Тем более что то «конструктивное предложение» получило достойный отпор. Однако идея переименовать Удачу получила поддержку. Через час летчики опять зашли к медикам и заявили, что, по общему мнению, собачонку следует назвать Звездочкой. Так и было решено.
21 марта подготовка корабля была закончена. 25 марта — старт. Корабль вышел на орбиту. Полученные данные свидетельствовали о том, что и на этот раз все идет строго по программе — все работает отлично. Через полтора часа пришло сообщение о спуске и посадке в намеченном районе. Звездочка чувствовала себя прекрасно.
Теперь — человек! Да, на пороге космоса встал человек, чтобы, воплотив многовековые мечты, опыт, труд, мысли сотен ученых, тысяч инженеров, летчиков, испытателей, шагнуть туда, в неведомое. Что давало нам право на такой шаг? Десятки, сотни, тысячи экспериментов в лабораториях ученых и исследователей, десятки запусков ракет с обширным планом медико-биологических исследований, пять полетов космических кораблей-спутников.
Был создан и проверен сложнейший наземный комплекс специального связного и командного оборудования — сеть наблюдательных станций, оснащенных радиолокационными, радиотелеметрическими, связными, телевизионными и радиокомандными средствами. С помощью этих средств могли производиться точнейшие измерения параметров орбиты космических кораблей, состояния их систем, регистрироваться телеметрическая информация о состоянии космонавта и необходимые параметры окружающего пространства.
Телевизионные средства и системы связи позволяли наблюдать изображение космонавта и поддерживать с ним двустороннюю радиосвязь. Для управления работой наземных станций был создан особый командный пункт, куда по специальным автоматизированным линиям связи поступала вся принимаемая с космического корабля информация. Расчет параметров орбиты производился в вычислительных центрах, оборудованных современными электронными вычислительными машинами.
Наша ракетная техника к 1961 году приобрела достаточный опыт в создании автоматических устройств, обеспечивающих безотказную подготовку на старте, запуск и полет по строго расчетной траектории. Конструкторы научились решать задачи обеспечения полета многоступенчатых ракет, где каждая ступень — сложнейший автомат, решать задачи обеспечения орбитального полета, спуска и приземления кораблей.
Техника готова была «принять в свои руки» человека. Техника — да. Но достаточно ли мы были знакомы с пространством, в которое должен был попасть человек, со средой, где будет летать корабль? До 1957 года ученые очень мало знали о космосе. Первые искусственные спутники Земли и лунные космические ракеты значительно расширили эту область знания, хотя оставалось еще много неизвестного.
В один из теплых мартовских вечеров во время подготовки полета Звездочки, передав корабль вакуумщикам на проверку герметичности в барокамере, мы улучили немного времени для отдыха: по плану проверка должна была длиться часов до четырех утра, и вечер оказался совсем свободным. Решили пойти посмотреть какой-то новый кинофильм, но картина не понравилась, и несколько человек, в том числе и я, потихоньку, чтобы не мешать остальным, стали в темноте пробираться к выходу.
Пробуждающаяся после зимы степь источала какой-то особенно ароматный воздух. Хотелось дышать глубоко-глубоко… Пошли по бетонке. Смеркалось. Пройдя метров триста, вышли из городка. Кругом только небо да степь. Впереди слышались негромкий говор да иногда трескучий звук камешка, подбитого ногой. Прибавив шагу, мы догнали Сергея Николаевича Вернова и одного из его помощников, Анатолия Гавриловича Николаева. Разговор шел профессиональный — о результатах проверки радиометров корабля. Кто-то из наших попросил Сергея Николаевича рассказать о космических лучах и радиационной опасности. Вот что мы тогда услышали.