В. Маяковский в воспоминаниях современников - Коллектив авторов
Мои приятели и я сам, все мы тогда, как это бывает в юношескую пору, увлекались писанием стихов. Наши лирико–романтические излияния были полны весьма наивного подражания символистам – Брюсову, Белому, отчасти Бальмонту. Мы постоянно читали свои стихи друг другу, обсуждали их.
Володя всегда держался в стороне и от писания стихов, и от критики. Он относился ко всему этому очень неодобрительно, и наши стихи явно вызывали у него какую-то внутреннюю оппозицию и неприязнь. К разговорам, которые велись в его присутствии, он проявлял острый интерес только тогда, когда они касались общественно–политических тем и событий.
У нас в гимназии издавался рукописный журнал "Порыв", о котором упоминает Маяковский в автобиографии. Это был журнал с политическим оттенком, издававшийся нелегально, гимназическое начальство об этом не знало. Там не столько обсуждались внутри–гимназические дела, сколько писались, правда весьма наивные, статьи на разные общественно–политические темы 1.
Журналом заправлял в то время один из моих близких приятелей, Володя Гзовский.
Маяковский очень завидовал нашему журналу и хотел в нем принять участие. Не помню, писал он в нем или нет, но речь о том, что он должен был что-то писать – безусловно, шла. Во всяком случае, вряд ли это были стихи: никаких склонностей к писанию стихов, как я уже говорил, Володя в то время не проявлял. Мне кажется, он должен был принять участие в "Порыве", как иллюстратор и карикатурист, к рисованию у него уже в гимназические годы был большой интерес и несомненные способности.
В гимназии у нас существовал социал–демократический кружок. В нем, кроме учеников нашей гимназии, принимал участие и Маяковский. Володя, хорошо помню, брал у меня книги.
Все кружковцы были старше Володи, но отношение к нему было, как к равному, Володя сам на разговор никогда не напрашивался и больше прислушивался. Но все замечания и фактические поправки, которые он вставлял в разговор, всегда производили на нас всех очень благоприятное впечатление.
Мы склонны были тогда, однако, все относить за счет его поразительной памяти и недооценивали его способностей.
В начале 1907–1908 учебного года, примерно в сентябре – октябре, я вместе с несколькими моими товарищами был исключен из гимназии. Причиной послужило следующее: один из учеников нашей гимназии повесился из–за издевательского отношения к нему инспектора. Была устроена сходка, на которую пришли все три старших класса – VI, VII и VIII. Учениками принята была очень резкая резолюция, обвинявшая в смерти ученика нашего инспектора, педагогический совет гимназии и чуть ли не весь царский строй. Но когда дело дошло до подписания резолюции, участники сходки раскололись на большинство и меньшинство. Тридцать подписавшихся были исключены из гимназии. В том числе и я.
Володя был, конечно, в курсе всех этих событий, с большим вниманием следил за их развитием, обсуждал с нами возможные последствия для нас. Эта история вызвала сильнейший подъем наших революционных настроений и активизировала работу нашего социал–демократического кружка.
Вскоре после исключения из гимназии я и Гзовский познакомились с некой товарищем Наташей и через нее включились в партийную работу.
Нас использовали для связи между отдельными пропагандистскими ячейками, и мы сами занимались пропагандистской работой среди рабочих. Должно быть, через нас Маяковский вовлечен был в эту работу тоже. Мы получали от организаторов рабочих кружков указания о месте и часе собрания порученного нам кружка и проводили в нем разъяснительные беседы по основным пунктам марксистского учения о классовой борьбе, об эксплуататорской сущности капиталистического строя, обсуждали также некоторые вопросы текущей политики большевистской партии и т. д.
В день рождения Маркса я, помню, проводил беседу о Марксе с сапожниками, собрания которых устраивались в каких-то чайных на Тверской–Ямской. Наши пропагандистские собеседования, особенно вначале, носили, конечно, довольно элементарный характер. Основой для занятий служили "Коммунистический манифест", "Эрфуртская программа немецкой социал–демократии", считавшаяся тогда настольной книгой марксиста, затем "Экономическое учение Карла Маркса" в популярном изложении Каутского, "Памятная книжка марксиста" Чернышева и др. популярные книги и брошюры, в том числе так называемый "Марксистский календарь". Это была небольшая книжечка с большим количеством статистических сведений: о количестве рабочих, занятых в такой-то отрасли промышленности в Америке и у нас, о положении рабочих в Америке, в странах Западной Европы и у нас и т. д.
Маяковский, по его словам, прочитал этот "Календарь" один или два раза, но он знал его буквально наизусть. Память у него была совершенно исключительная. Все статистические данные, которые там приводились, он знал назубок, и, когда нам, пропагандистам, требовалась какая-нибудь цифра, он моментально ее подсказывал.
Всю эту литературу мы прорабатывали в нашем кружке. Володя относился к этим занятиям и возложенным на него обязанностям пропагандиста чрезвычайно серьезно, чего никак нельзя было сказать про его отношение к гимназической учебе, все более его тяготившей. Интерес его к социально–политическим вопросам был в ту пору очень силен. Теоретические его занятия в этой области и пропагандистская деятельность поглощали все его основное время, и, пожалуй, из всех нас, кружковцев, его работа над собой была наиболее серьезной.
В рабочих кружках Маяковскому приходилось тогда выступать с различными докладами и сообщениями каждую неделю. Он всегда готовился к ним весьма добросовестно.
Рабочие, среди которых выступал тогда Володя, принимали его, как вполне взрослого человека, и относились к нему с уважением. Когда я однажды спросил у его слушателей, как нравятся им его собеседования, они мне ответили: "Прямо, как по книжке читает". Это означало, как мог я понять из разговоров с ними, что ясному, толковому изложению Володи недоставало на первых порах агитационной зарядки. Но надо помнить, что эта оценка, если я правильно понял ее смысл, относилась к самым первым шагам пропагандистской деятельности Володи 2.
Проучившись полгода в пятом классе, Володя в начале 1908 года решил уйти из гимназии, желая посвятить себя профессиональной партийной работе. Видеться с ним мы продолжали в это время довольно часто. Он по–прежнему бывал у меня, хотя уже теперь круг близких знакомых Володи значительно расширился, он приобрел себе старших товарищей среди студентов–революционеров, которые жили на квартире у Маяковских. Дома у нас все наши разговоры велись только у меня в комнате. К общим беседам за семейным столом Володя был подчеркнуто безразличен, никогда участия в них не принимал и угрюмо молчал. Держался со старшими очень независимо, не стеснялся и не старался быть любезным. У Володи было в те годы внешне несколько пренебрежительное отношение к людям; если человек был ему безразличен, не интересен, он этого нисколько не скрывал. Склонный к остроумию, он бывал иногда очень резок и даже груб, чем многих тогда отталкивал от себя.
Довольно часто мы с Володей и сестрой его Ольгой Владимировной ходили тогда в кино. Смотрели популярную тогда картину "Глупышкин", какие-то американские приключенческие фильмы; кажется, появился тогда на киноэкране Мозжухин.
Денег у нас на кинематограф не было. Мы с Володей ходили продавать букинистам старые ноты, хранившиеся без употребления в нашем доме, и вырученные деньги шли в специальный фонд для кинематографа. Володя охотно посещал кино и очень им интересовался. Наоборот, к театру он был довольно равнодушен. Через артистку О. В. Гзовскую, сестру нашего товарища, мы имели тогда возможность ходить по бесплатным пропускам в Малый театр, но Володя очень редко этим пользовался.
Материальное положение семьи Маяковских было очень тяжелое. Изворачивались всячески. Помню, перед пасхой Людмила Владимировна и Володя занимались для продажи выжиганием и раскраской деревянных яиц. Принимала в этом участие и моя сестра. Работали и у них на квартире, и у нас. Пасхальные яйца заполняли все столы, окна, и в комнатах стоял запах горящего дерева. Продавать яйца в магазин ходил Володя.