Оскар Курганов - Сердца и камни

Лехт неожиданно помрачнел.

— Теперь у нас другие заботы.

— Какие?

— Прежде всего люди, которых я бы назвал «или-или»… Они считают, что в мире должно быть только одно — или силикатобетон, или силикальцит. Или цемент, или известь. Или то, или другое. Почему? Разве они не могут уживаться?

Лехт открыл пухлый портфель, с которым он не расставался, нашел листки с расчетами и продолжал:

— Вот посмотрите. Если верно, что население нашей планеты за двадцать лет увеличится на миллиард человек, то надо будет построить примерно двести пятьдесят миллионов квартир. Я считаю по четыре человека на квартиру в среднем. Так? Но не всюду есть цемент и не всюду он будет. Вот тут-то и сыграет свою роль силикальцит. Иначе говоря, хватит дела для всех заводов — и железобетонных, и силикальцитных, и силикатобетонных, и кирпичных. Как будто все ясно? Но является человек и говорит: «или-или». И его слушают. Теперь всех нас должно тревожить будущее, — вы же знаете: птица покидает свое гнездо.

— Что вы имеете в виду? — спросил Тоом (Лехт любил загадочные фразы).

— Вы когда-нибудь принимали участие в спортивных соревнованиях? Скажем, в беге на тысячу метров?

— В школе и в институте, — сказал Тоом.

— Я хорошо помню до сих пор это необычайное напряжение, ощущение собранности, внутреннего подчинения всех помыслов единой цели. Каждый из бегунов приготовился, пригнулся, боится пропустить тот момент, долю секунды, когда прозвучит выстрел стартового пистолета. Я все это хорошо помню. Так вот в ту минуту, когда мы подписывали соглашение о продаже иностранным фирмам лицензий на силикальцит, я слышал выстрел стартового пистолета. Поверьте мне, он отзывался в моем сердце.

— Ну что ж, если мы продаем, то идем впереди.

— Вот видите, — вскочил Лехт, — даже вы не хотите взглянуть за горизонт! Теперь-то мы впереди. У нас ещё нет ни конкурентов, ни соревнования. Сама жизнь как бы поставила нас впереди.

— Или изобретение?

— Допустим. Но теперь мы уже начинаем соревноваться и с итальянцами, и с японцами, и с американцами… Это мирное, очень благородное соревнование. Мы стоим теперь не очень далеко друг от друга. А стартовый пистолет уже прозвучал. И соревнуемся мы не с любителями в технике, а с мастерами высокой технической культуры.

Вот где должны с особой силой проявиться все преимущества нашего общества.

И снова путешествие в будущее или «по дороге за горизонт», как говорил Лехт. Все с трудом поспевают за его расчетами, за его фантазией. Теперь уже никто не сможет остановить то новое дело, которому они отдали все послевоенные годы. Лехт уже видел большой научный центр. Да, да — вблизи шоссе Мяннику, в Таллине должен вырасти такой центр, комплекс лабораторий, который будет открывать все новые и новые тайны в силикальците. И уж конечно никому не уступит первенства — ни итальянцам, ни японцам, ни американцам. Стартовый пистолет прозвучал, и надо идти, нет, не идти, а бежать, сберегая силы и дыхание, не увлекаясь, но и не задерживаясь. Как всегда, Лехт был во власти своей одержимости.

Ночью он разбудил Ванаса, уговаривал его никуда больше не ездить, спрятаться в лаборатории, и пусть все наконец поймут, что они находятся в начале пути. «Алло, алло, — кричал на весь дом Лехт, — в восемь утра встретимся в институте. Алло, алло, спокойной ночи, Лейгер».

Уже начинался рассвет, но Лехт не мог уснуть. Он был возбужден и звонил своим помощникам, просил их подумать о том и о том-то, к восьми утра прийти в институт с новыми идеями.

Вся многообразная человеческая жизнь, все заблуждения и прозрения, все страсти и увлечения, благородство и подлость, честь и бесчестие, величие и низость — словом, все, с чем Лехт сталкивался, имело для него только один смысл, одно-единственное мерило — силикальцит. Все поддерживающие силикальцит — хорошие люди, все даже сомневающиеся в нем — плохие, дурные, а чаще всего — просто глупые. Такая точка зрения на людей и окружающую жизнь порой отталкивала от него даже сторонников, но чаще — привлекала своей одержимостью, фанатичностью. «Изобретателей не любят, — думал он, — они раздражают людей с так называемым широким кругозором, раздражают своей сосредоточенностью, своей страстной увлеченностью, нежеланием и неумением понимать и даже слушать то, что выходит за пределы изобретения. Я сам иногда чувствую, что становлюсь назойливым, неприятным, отталкивающим. Всем надоевшим просителем. Нежеланным посетителем. Все это так. Но уйти я не могу. Пусть думают обо мне что угодно — я вижу только свое дело и помехи на его пути. Конечно, это не легкий путь, но именно он привел нас к победе».

С этими мыслями он заснул.

У каждого изобретателя, даже не претендующего на крупные открытия, есть и друзья и недруги. Это кажется естественным. Не все могут сразу понять и оценить новое. Особенно когда речь идет о сложных проблемах техники. Или — науки. Или — новых явлениях природы, впервые разгаданных. Но вся беда в том, что друзья только сочувствуют изобретателю, по мере сил своих помогают ему. А вот недруги — они всегда или почти всегда активны, напористы, бесцеремонны, не жалеют ни энергии, ни сил, ни времени для борьбы с тем, кто, по их мнению, покушается на установившийся и вполне устраивающий их порядок.

Так случилось и с Лехтом.

К тому времени, когда он и его друзья считали, что бой выигран, собрались с силами и начали действовать недруги силикальцита и его изобретателя. И их научными идеологами, лидерами по-прежнему были Алексей Иванович Долгин и Михаил Борисович Королев.

Конечно, и до этого Лехт сталкивался с их противодействием, когда возникал разговор о более широком промышленном использовании силикальцита или о более разносторонней программе его исследований.

Но за последнее время они с молчаливой сдержанностью и удивлением, даже с растерянностью наблюдали, как Лехт неумолимо движется к «пьедесталу славы». А Петр Петрович Шилин — тот вообще готов был пересесть на лехтовскую тележку. «Ведь расстояние между нами и Лехтом все больше и больше увеличивается, как бы успеть вскочить на эту тележку», — не без цинизма говорил Шилин. Однако очень скоро ему пришлось пожалеть об этой своей опрометчивой фразе. «Не торопитесь, Петенька, — предупредил его Долгин, — может случиться, что вы окажетесь между тележками — это опасно!» И все вновь увидели Шилина, сопровождающего Долгина и Королева на симпозиумах, тогда только входивших в моду (хоть многие по простоте душевной и не понимали разницы между симпозиумами и обычными научными семинарами). Своим острым, никогда не подводившим его нюхом Шилин уловил перемену в настроении своего патрона — то он посылал своих ассистентов на силикальцитные заводы, то требовал очередные статьи Лехта, то просиживал целыми днями с Королевым — в это время Долгин уже никого не принимал. Его секретарь неизменно отвечал: готовится к докладу. И как ни тяжело было Шилину отказаться от мысли о возможных поездках в Рим, Токио, Вену, даже в Бразилию — пришлось нарушить возникший контакт с Лехтом. При этом он не преминул подчеркнуть, что его новая должность — главного специалиста по бесцементным бетонам — требует от него постоянного общения и с Лехтом, и с Долгиным, и с Королевым. И уехал на всю неделю в Институт силикатобетона — именно с ним была связана научная деятельность всеми уважаемых профессоров Алексея Ивановича Долгина  и Михаила  Борисовича  Королева.

Что ж, пора и нам побывать в этом институте. Его труды занимали не последнее место в строительной науке. В его лабораториях разрабатывались многие оригинальные технические идеи. Исследования его ученых находили путь на заводы строительной индустрии. Короче говоря, институт с хорошими традициями. Но за последние годы в его научной жизни что-то переменилось. Он стал центром междоусобной борьбы двух направлений в строительной науке — силикальцита и силикатобетона.

В сущности, Долгин и Королев начали здесь изучать бесцементные бетоны еще до создания силикальцита.

В письме, которое впервые написал Алексей Иванович Долгин после прочтения кандидатской диссертации Лехта, есть весьма прозрачный намек на то, что Лехт, собственно, идет тем же путем, которым шел все время Долгин. В этом намеке содержалось в зародыше все то, что впоследствии превратилось в острую и непримиримую борьбу.

Конечно, человека, переезжающего в новую удобную квартиру, не очень-то волнует этот спор, и ему, в сущности, все равно, по какому методу изготовлены конструкции его дома. Ведь тот и другой камень называют бесцементным, в том и другом камне применяется песок и известь. У грешного новосела не идут из головы другие мысли — будет ли холодно или тепло, услышит ли он разговор соседа за стеной или квартира его во всех смыслах изолированная, отдельная. Все это так. Но для промышленной технологии этот спор имеет глубокий и серьезный смысл.