Евгений Федосов - Полвека в авиации: записки академика
Надо сказать, что системные программисты, которые понимали задачу комплексно, сознавали, чего от них хотят конструкторы в целом, — были уникальными людьми. И они отлично чувствовали свою исключительность. Еще и поэтому они всю нужную информацию хранили в каких-то своих записных книжках, а никакой независимой от них документации не вели. Сегодня так, конечно, не работают, но тогда программирование только начинало свое восхождение к зениту, и люди, которые шли к нему, хорошо знали цену и себе, и своему труду. Поэтому на этих системных программистов молились, но одновременно и ругали на чем свет стоит, поскольку они, вроде бы, тормозили работу всех остальных участников испытаний. Тем не менее МиГ-29 шел, я бы сказал, победным маршем.
А положение с Су-27 складывалось несколько по-другому. Это объяснялось особенностями характера Генерального конструктора фирмы «Сухой» Михаила Петровича Симонова. Он пришел в это ОКБ после того, как довольно долго проработал с Р. А. Бартини. А перед тем, по-моему, он возглавлял в Казани КБ спортивной авиации. Не знаю, что там произошло, но его сняли с работы, и П. В. Дементьев, чтобы убрать Симонова от гневных взоров секретарей местного обкома партии, подключил его к работам, которые вел Бартини. Тот был неким конструктором-одиночкой, которого Петр Васильевич хорошо знал еще по совместной работе на 30-м заводе, где до войны Бартини закладывал свои знаменитые самолеты «Сталь-1», «Сталь-2» и другие. Поэтому они были в приятельских отношениях. В 1938 году Бартини был репрессирован, работал в «шарашке», а когда вышел из заключения, уже пожилым человеком, но сохранившим творческий потенциал, он стал заниматься гидросамолетами в ОКБ Бериева. Само конструкторское бюро базировалось в Таганроге, но Бартини работал в Москве. К нему и перевели М. П. Симонова. Видимо, школа Бартини многое дала Михаилу Петровичу. Он и в дальнейшем сохранил любовь и оригинальные подходы к конструкторским компоновочным вопросам, которые блестяще решал в последующей своей деятельности. В какой-то момент, когда Бартини почувствовал, что стареет и пора уходить на покой, он позвонил П. О. Сухому, сказал, что у него в КБ есть молодой способный конструктор Симонов и предложил: «Возьми его к себе, из него выйдет толк…» И Павел Осипович взял в свое ОКБ Симонова и подключил его к работам по Су-24 в качестве ведущего инженера одной из этих машин на летных испытаниях. Суть этих испытаний заключалась в том, что одновременно испытывали несколько опытных машин, каждая из которых выполняла свою программу. Для Симонова эта работа стала еще одной хорошей школой: вначале была школа спортивной авиации, где требуется высокая культура аэродинамики, потом — общение с легендарным Бартини, и вот теперь — Су-24 и отработка боевых режимов ударного самолета. Поэтому Симонов в короткий срок накопил значительный конструкторский потенциал, который вскоре был востребован в несколько неожиданной ситуации.
Министром авиационной промышленности после В. А. Казакова, который в свое время заменил покойного П. В. Дементьева, назначили Ивана Степановича Силаева. Вскоре от инфаркта умирает один из его заместителей — А. В. Минаев, и на эту должность назначается М. П. Симонов, поскольку Силаев хорошо его знал и доверял ему — они однокашники, вместе учились в Казанском авиационном институте.
Но Симонов, по моему глубокому убеждению, был и остается в первую очередь Конструктором с большой буквы. Конструкторов условно можно разделить на два типа. Есть авторитарные, которые сами являются лидерами, подбирают себе команду, очень нетерпимы к чужим мнениям и считают, что успех работы КБ является воплощением определенной технической идеи, рожденной ими же. К таким лидерам я бы отнес В. Н. Челомея, П. Д. Грушина. А. С. Яковлева, в какой-то мере А. Н. Туполева.
А второй тип — это, условно говоря, конструктор-либерал. Он опирается в своей работе на коллектив, не очень вмешивается в какие-то технические детали, доверяет решение многих проблем своим специалистам… В качестве таковых я бы назвал А. И. Микояна, П. О. Сухого, Р. А. Белякова, А. А. Туполева. Это люди либерального толка, очень ровные в отношениях с коллективом, с большим уважением относящиеся к ряду ведущих инженеров, которым они доверяют коллегиальные решения по самым важным вопросам деятельности своего КБ.
Симонов, на мой взгляд, сложился, как ярко выраженный авторитарный конструктор, умеющий «пробивать» свои идеи. Поэтому став на пост заместителя министра и почувствовав вкус власти, он стал вести себя даже не как генеральный конструктор, а как генералиссимус авиационной промышленности, в то время, как все должно быть наоборот. Замминистра — это скорее именно либерал, умеющий руководить огромным «оркестром» конструкторов и директоров, но ни в коем случае не лидер, который стремится стать «первой скрипкой». Симонов же как раз и захотел быть «первой скрипкой», и очень скоро «вошел в клинч» со многими руководителями авиационных КБ и НИИ. Дело дошло до того, что одному из наших ведущих генеральных конструкторов, разрабатывающих тяжелый четырехдвигательный самолет, Симонов попытался навязать идею пятого двигателя.
В кабинете у Михаила Петровича стоял кульман и он на нем рисовал самолеты — конструкторская жилка брала свое, в то время как рутинная работа некоего «дядьки», опекающего авиапром, ему была явно не по нраву. Творческие порывы его захлестывали. И получилось так, что практически все ведущие конструкторы страны заняли по отношению к нему негативную позицию — кто-то об этом заявлял открыто, кто-то осуждал его деятельность молча.
В это время ушел из жизни П. О. Сухой, и исполняющим обязанности генерального конструктора в этом ОКБ назначили Евгения Алексеевича Иванова. Он был главным инженером и по сути дела руководителем предприятия, потому что в последние годы жизни П. О. Сухой болел, ему создавали щадящие условия работы, и всю «текучку» пришлось тащить на своих плечах Иванову. Он пользовался хорошим заслуженным авторитетом в коллективе, но тоже был уже в годах, да и по характеру прошлой работы не мог бы претендовать на должность генерального, к которой, похоже, и не стремился. В общем, в этом КБ сложилась такая же кризисная ситуация, как и в коллективе, которым руководил А. С. Яковлев.
Е. А. Иванову пришлось доводить в роли и.о. генерального конструктора самолеты Су-24М и Су-25, при нем же закладывался и Су-27, но по этому самолету работу вел Н. С. Черняков. И самолет в первом варианте появился в конструкции Н. С. Чернякова.
Когда Симонов стал заместителем министра, он, естественно, тоже стал опираться в своей деятельности на наш институт, но не захотел работать лично со мной.
А началось вот с чего. В это время начальником первого отделения нашего института, которое занималось общими концептуальными исследованиями в области авиации, был Александр Сергеевич Исаев, впоследствии ставший директором Института экономики МАП. И он начал работать с Симоновым, проигрывая за моей спиной всякие его прожекты на наших операционных моделях. Исаеву, как человеку, на мой взгляд, конъюнктурному, захотелось, видимо, «подыграть» заместителю министра в его устремлениях. Я на эти игры смотрел совершенно спокойно, никакой ревности к этому процессу не испытывал, поскольку тоже отношу себя к либералам. Вообще, директор НИИ не может быть авторитарным лицом, потому что институт — это не КБ. В конструкторском бюро всегда есть некая конкретная техническая идея, для воплощения которой в жизнь порой надо проявлять некую административную жесткость. В институте же, как говорится, все цветы должны цвести: вестись научный поиск, сталкиваться различные мнения, проводиться эксперименты и т. д. Поэтому я спокойно относился к деятельности Исаева, пока не столкнулся с одним неприятным фактом.
Я увлекался большим теннисом, и лет 15 мы играли по утрам вместе с И.С. Силаевым на стадионе «Чайка». Начинали мы учиться играть в теннис одновременно, когда он еще не был министром, и продолжали этим заниматься и после его вступления в эту должность. И вдруг однажды после игры он говорит мне:
— Ты знаешь, мне Симонов показал один расчет боевой операции: как применить Су-24 в налетах на Тель-Авив.
Это было время конфликта Израиля с Сирией в долине Бекаа…
— Как на Тель-Авив? — удивился я. — Это же черт знает к каким последствиям может привести?
Су-24 в страны ближневосточного региона мы не поставляли, а Симонову, видимо, очень захотелось исправить эту «ошибку» советского руководства. Поэтому он придумал вместе с Исаевым гипотетическую боевую операцию, которая с чисто расчетной точки зрения была правильной — по этим расчетам можно было бы совершить налет Су-24 на Тель-Авив. Но там же складывалась настолько сложная международная обстановка, что не дай Бог, чтобы хоть одна бомба упала вблизи Тель-Авива, Каира или Дамаска — это могло привести к крупномасштабному военному конфликту, который неизвестно куда заведет все человечество. Я был в 1972 году в Египте и знал, как хирургически точно велись военные действия, направленные, по сути, только на получение каких-нибудь политических выгод для конфликтующих сторон. О победе одной из них не могло быть и речи.