Сергей Переслегин - Новая история Второй мировой
С другой стороны, не нужно так уж глубоко вникать в мышление гитлеровских полководцев, чтобы ответить на вопрос И. Сталина: «Зачем?» Необходимость «санации» Восточного фронта в рамках войны на Западе обосновывалась Щлиффеном, эту проблему немцы активно обсуждали в межвоенный период. И потом, что еще мог предпринять вермахт летом 1941 года? Операцию против Англии следовало начинать раньше — в апреле или в мае. На Средиземном море немцы овладели Критом, но затем остановили все операции.
В этой логике «война ОКХ» вычислялась однозначно. Увы, эта однозначность обозначилась лишь в начале июня. Собственно, именно в этот момент Гитлером и было принято окончательное решение и названы конкретные сроки «Барбароссы». Предсказать за оппонента его будущие решения — это уже высший пилотаж политики.
Для Василевского, судя по всему, решение было принято на майские праздники 1941 года. Заключив, что война может начаться в любой день (это ведь нам еще повезло, что германский Генеральный штаб затянул переброску 1‑й танковой группы с Балканского полуострова в Польшу, и начало кампании 1941 года пришлось задержать до конца июня), и менять дислокацию армий прикрытия уже поздно, он пытается набросать эскиз упреждающих действий. Причем — внимание! — Василевский исходит из того, что развертывание советских войск на границе само по себе станет для немцев поводом к войне, как это было очевидно по опыту Первой Мировой.
Однако Жуков колеблется, а у Сталина Василевский поддержки не находит. Оба явно полагались на оборону (отсюда — интенсивная подготовка эвакуации промышленности), одновременно надеясь, что немцы все–таки еще не приняли окончательного решения. Судя по всему, и Сталин, и Жуков прекрасно понимали, что импровизированный удар столь громоздкими соединениями, какими являлись советские армии прикрытия, лишен всяких шансов на успех[94].
Но если менять схему развертывания было поздно, то время на подготовку обороны в масштабах округов, армий, корпусов, дивизий, наконец, полков и батальонов еще оставалось.
И вполне можно представить себе ситуацию, в которой советское руководство, формально продолжая демонстрировать дружественные отношения с Германией, развертывает в первой половине мая полномасштабную мобилизацию, одновременно активизировав подготовку приграничных округов к войне, хотя бы даже не затрагивающую территории, лежащие непосредственно на границе. А ведь это как минимум дает возможность непосредственно перед вражеской атакой занять оборонительные позиции и, главное, подготовить авиацию к отражению первого воздушного удара противника.
Но при внимательном рассмотрении деятельности советского военного и политического руководства, а также командования особых военных округов в июне 1941 года неожиданно обнаруживаешь, что значительная часть предполагаемых «альтернативных» действий, направленных на улучшение предвоенной ситуации, в действительности уже была совершена — пусть не полностью и не до конца. Просто многие из них остались неочевидными, не выглядели элементами цельной мозаики. Вдобавок в 1960‑х годах большинству полководцев–мемуаристов показалось гораздо более удобным переложить свою личную вину в поражениях на Сталина — который якобы не давал им возможности проявить инициативу.
«Улучшенная» по сравнению с реальной стратегическая схема упоминается в «Варианте «Бис»» С. Анисимова и подробно рассматривается у В. Звягинцева в романе «Одиссей покидает Итаку». Там она названа «Стратегическая внезапность в обороне»:
С трехкилометровой высоты в утренней мгле на фоне сплошных лесов не сразу заметны плывущие внизу, километром ниже, ровные, как нарисованные на целлулоиде планшетов, девятки *Ю-88» и *Хе‑111». А потом, как на загадочной картинке, где, когда присмотришься, ничего, кроме основного рисунка, уже не увидишь, все поле зрения заполнили идущие, как на параде, бомбардировщики. Взблескивают в восходящем солнце фонари кабин, туманятся круги винтов, за плитами бронестекла–флинтглас–са сидят молодые, бравые, прославленные в кинохрониках «Ди Дойче вохеншау» герои сокрушительных ударов по Лондону, Нарвику, Варшаве, Афинам, Роттердаму, двадцати пяти– и тридцатилетние обер–лейтенанты, гауптманы и майоры, кавалеры бронзовых, железных и рыцарских крестов всех классов и категорий, готовые к новым победам и очередным наградам.
Четко идут, умело, красиво. И — без истребительного прикрытия. А зачем оно? Не курносых же «ишаков» бояться, что спят сейчас внизу и которым не суждено больше взлететь. Восемьсот должно их сгореть прямо на стоянках немногих действующих, давно разведанных, вдоль и поперек заснятых аэродромов. Еще 400 будут сбиты в воздухе пятикратно превосходящим противником.
Так все и было.
Поэтому, надо думать, первое, что испытают герои люфтваффе, успевшие увидеть пикирующие на них «И–ше–стнадцатые» и «Чайки», — удивление. Искреннее и даже возмущенное. Так ведь не договаривались! […]
Сто шестьдесят первый авиаполк — 62 истребителя, 162‑й — пятьдесят четыре, 163‑й — пятьдесят девять, 160‑й — шестьдесят: вся истребительная авиадивизия неслыханного после двадцать второго июня состава (входе войны дивизии были меньше, чем сейчас полки) обрушилась на бомбардировщики второго воздушного флота, нанося свой внезапный и страшный удар. И много, наверное, проклятий прозвучало в эти минуты в эфире в адрес своих авиационных генералов, господа бога и самого фюрера из сгорающих в пламени авиационного бензина и дюраля уст героев люфтваффе.
Наверное, происходящее можно сравнить только с тем, что должно было произойти не с немецкими, а с советскими ВВС в это утро, когда пылали забитые рядами самолетов аэродромы, и те, кто не был убит сразу, еще во сне, в отчаянии матерились, глотая слезы бессильной ярости, или пытались взлететь под огнем, зачастую даже с незаряженными пулеметами.
Еще садились опаленные огнем истребители первого эшелона, а навстречу им уже шли скоростные бомбардировщики «СБ» и пикировщики «Пе‑2» под прикрытием «Чаек», на две тысячи метров выше — «Ил‑4», а с превышением еще в километр — три полка «ЛаГГов» и «МиГов».
Все дальнейшее происходило как на плохих учениях, где заранее расписаны победители и побежденные.
Взлетевшие на прикрытие своих избиваемых бомбардировщиков «Мессеры» в упор наткнулись на волны «СБ» и ввязались в бой с «Чайками». Известно, что «Мессершмитт» превосходит «Чайку» в скорости на полтораста с лишним километров, но тут бой диктовался скоростями «СБ», и верткие бипланы, по маневру явно переигрывая немцев, при необходимости легко уходили под защиту огня своих бомбардировщиков.
И пока воздушная карусель, стреляющая, ревущая моторами и перечеркнутая сверху вниз дымом горящих машин над самой землей медленно (триста пятьдесят километров в час) смещалась к западу, группы «Ил‑4» и «ДБ-3Ф» почти незамеченными проскочили выше и накрыли бомбовым ковром аэродромы, где только что приземлились остатки первой волны немцев.
Всегдашней слабостью германского командования, что кайзеровского, что гитлеровского, оказывалось то, что оно легко впадало в состояние, близкое к панике, при резком, непредусмотренном изменении обстановки.
Вот и сейчас торопливые команды снизу заставили повернуть свои истребители на парирование новой непосредственной опасности. Воздушное сражение происходило на весьма ограниченном театре, и маневр силами не составлял труда. В иных обстоятельствах это могло быть и плюсом для немцев. Не исчерпав и половины своего запаса горючего, «Мессершмитты» повернули на запад, к своим базам, рассчитывая на значительный выигрыш в скорости. И успели перехватить бомбящие с горизонта «Илы».
Ловушка сработала. С высоты на немцев обрушились «МИГи» и «ЛаГГи», как раз те самолеты, которые превосходили «мессеров» по своим тактико–техническим данным, и вдобавок с полным боезапасом.
[…]
Мотопехота на грузовикахи бронетранспортерах, забившая все прифронтовые дороги, огневые позиции открыто стоящей артиллерии, танковые колонны — такая цель, что лучше и не придумать. И потери сухопутных войск, еще даже не успевших вступить в боевое соприкосновение с частями Красной Армии, оказались для немцев немыслимо большими. […]
К вечеру немцы почти не летали, даже на поддержку своих штурмующих границу и избиваемых с воздуха войск.
А на ночь у него было и еще кое–что. Тоже из других времен. Собранные по всем учебным полкам и аэроклубам две сотни «У-2» и «Р-5». Опять же по совету Маркова. Пять групп по сорок машин для непрерывного воздействия по ближним тылам осколочными бомбами и просто ручными гранатами.
Вот примерно с семнадцати часов 22 июня и начало проясняться то, что история все–таки перевела стрелку. […]