Коллектив авторов - Поляна №1 (3), февраль 2013
– Давай покурим, Марин, если дома у тебя никого нет.
Мы сидели в санузле и курили. Я села на опущенную крышку унитаза, подруга примостилась на краю ванны.
– Марин, ты не хочешь ничего мне рассказать?
– Что?
– Да, не ломайся. Весь дом слышал, наверное, как ругались мои предки. Сейчас сидят, молчат. Твоя мать все про всех знает.
– Эта-то фигня? – протянула Маринка. – Да слышала, маман отцу рассказывала, что твой отец вернулся с работы, а мать дома с хахалем целуется.
– Врешь! – и я толкнула Маринку. Она полетела в ванну, где было замочено белье.
– Дура! – хныкала, выбираясь, мокрая Маринка.
– Сегодня вечером идем в клуб. Возьми какую-нибудь закуску, – строго сказала я.
– Какую закуску?
– Бухать будем!
– Кто же нам продаст?Вечером мы пили в парке на лавочке около клуба. Мужик, который купил нам бутылку «Изабеллы», потребовал, что он будет третьим. Пришлось согласиться. Он купил сигарет и еще бутылку водки, сказал, что не может пить красное и без компании тоже не может.
– Курите, девочки, – угощал нас новый знакомый после первого стакана.
– Спасибо, дяденька! – смеялась Маринка.
– Какой я дяденька? Меня Костяном зовут!
Мне стало тепло, весело, уютно здесь, на лавочке, с этим Костяном, с Маринкой.
Костян травил анекдоты, мы хохотали. Он разливал нам вино, а оно все не кончалось и не кончалось. И Костян из лысеющего мужика превращался в веселого кудрявого парня. Он целовал Маринку в щеку, а она его отталкивала, а он хватал меня за руку, и вино все лилось, и конфеты сыпались под лавочку. И соленый обкусанный огурец мокнул на газете…
Я очнулась… Светало. Болела голова. Я была одна в парке на лавочке. Под ногой хлюпнуло что-то – огурец. В голове пронеслись Костян, Маринка, музыка, танцующие люди, свет, бьющий в глаза, сверху сыпался блестящий снег… Куда все делись?– Дочка, я ухожу.
– Куда?
– С твоим отцом жить невозможно. Я встретила другого человека, он зовет меня к себе. Я ухожу.
– А как же я?
– Ты будешь приходить к нам в гости…
Я осталась одна. На плите в сковородке стояла жареная картошка. Захотелось ее подогреть. Я достала спичку и чиркнула ею по коробку. Она вспыхнула и загорелась. Пламя ползло по тонкой спичке вверх, все ближе и ближе к моим пальцам. Я подошла к окну и бросила догорающую спичку в банку, зажгла другую и провела ею по занавеске. Тюль вспыхнул, и огонь, разрастаясь, помчался вверх, а я смотрела, как тюлевые цветы морщатся и скручиваются. Мне стало жарко. Отец вдруг оказался рядом и срывал, срывал с меня эти горящие цветы. А я думала: «Да, наверное, такое бывает, мамы когда-нибудь уходят…»
Очнулась я в больнице. Нет, ничего страшного, небольшие ожоги на руках. Мест не было в хирургии, и меня положили в отделение гинекологии.
– Надо сдать анализы, – строго сказала мне медсестра и протянула банку. – Сюда мочу, кровь у тебя возьмут завтра.
– А как мне попасть в эту банку? Где это можно сделать?
– Не задалбывай, пожалуйста!
Я взяла банку перевязанными руками и пошла в туалет. Здесь было тесно, и я никак не могла понять, как мне это лучше сделать. Я измучила себя, банку, унитаз. Через два дня ко мне в палату с утра пришел заведующий отделением.
– Тебе сколько лет?
– Шестнадцать.
– Почему ты такая молодая, а трахаешься с кем попало?
В палате никого не было в этот момент, все умчались на процедуры.
– Я не трахаюсь.
– Ну, ты мне этих сказок не рассказывай!
– Да у меня даже парня нет! – выдохнула я, а на глаза навернулись слезы. А про себя подумала: «Чего парит этот персонаж?»
– Девочка, тоже мне, нашлась! Анализы черт знает какие, а она тут из себя что-то корчит! Срочно еще раз все сдать! А завтра ко мне в кресло! – и он хлопнул дверью.
Как я буду выпутываться из этого? Я не хочу ни в какое кресло, у меня же ожоги! Все к черту! Надо выбираться отсюда, а то еще здесь какую-нибудь заразу подцепишь! Но анализы я сдала на прощанье. Пусть подавятся. Я эту банку мыла так, что она жалобно скрипела. Мне повезло – в единственном работающем душе на первом этаже не отключили горячую воду.
Я уходила из больницы со скандалом, а им оставляла свою кровь, свою мочу и свое презрение. Заведующий кричал мне вслед, что он приедет ко мне домой, если анализы покажут что-нибудь похожее на предыдущее.
И тут я подумала: «Пора кого-нибудь завести, а то вот трахнет какая-нибудь сволочь за просто так! И будет потом орать что-то про анализы».С любовью нашей семье не повезло. Перестала скрипеть родительская тахта. Я помнила, что это раздражало меня ужасно. Я просыпалась и кричала: «Тихо!» А потом засыпала, и мне казалось, что какая-то собака жалобно скулит. И я кричала ей: «Пошла прочь!»
Потом я влюбилась. Мне не повезло сразу же. Мне не повезло даже с его именем. Его звали Тиф.
Я думала потом: «Почему все так происходит?»
А уже наступила зима, и давно зажили ожоги. Теперь я – затейник. Новогоднее представление, спектакль. Мне дали роль. Небольшая, но ужасно прикольная. Я – злодейка, правая рука бабы Яги. Я – актриса! Во мне, оказывается, живет талант. Я не знала до сих пор, что во мне еще что-то живет, растет и шевелится, кроме боли, обиды и скуки. Как невозможно приятно быть сволочью, и тебе все аплодируют при этом.
Потом была новогодняя дискотека. А я все бегала в своем костюме, и переодеться не было никакой возможности. Костюмерная была закрыта. Вдруг он идет через весь зал. Высокий, стройный, смотрит на меня. Я вся в зеленом, и на голове какие-то грибы, и губы, и глаза черные. А он идет, махнул кому-то рукой и улыбнулся. Зазвучала музыка. Я смотрю, куда он? И вот он стоит передо мной.
И мы танцевали. Он обнимал меня, а я готова была раствориться, как сахар в чае.
– Ты где Новый год встречаешь? – спросил он.
– Нигде.
– Пойдем со мной.
– Куда?
– Клевое место! Не пожалеешь!
– Мне только переодеться надо, а то мне голову оторвут за костюм.
– За этот балахон? Ладно, иди, я буду ждать на улице.
Я блуждала и блуждала в поисках костюмерши, стучала в дверь костюмерной, дергала за ручку, но мне никто не открывал. Я слышала, что там кто-то есть. Но мне не открывали. Какой-то шепот, шуршание. Снова тихо. А веселье в зале громыхало. Дед Мороз отплясывал со Снегурочкой. В туалете девчонки курили, так что дым стоял столбом. Кто-то блевал под пальмой в огромный горшок.
Я ушла в этом длинном платье с зелеными рюшами из поганок. Надела потертую шубку из кролика, шапку «а-ля Буратино», сапоги. В один сапог еще утром напрудил наш кот. Меня тошнило от запаха кошачьего туалета, но обувать что-то надо было. Излупила кота этим сапогом, а что толку-то. Он расписался на нем и поставил печать.
На улице никого не было. Я потопталась, посмотрела по сторонам. Снег таял прямо в воздухе и становился мокрым и липким. Под ногами хлюпало. Так хотелось мороза в новогоднюю ночь! Зачем?
Он догнал меня и дернул за руку.
– Куда пошла? Договорились же.
– Я вышла – тебя нет.
– Я курил за колонной.
– Мне надо домой зайти, сказать, что ухожу на Новый год… Хотя нет, уже не надо.
– Почему?
– Отец в командировке, а мама меня бросила. Нет, это она думает, что от отца ушла, а ушла от меня. Так куда мы идем? Веди!
– Тебя как зовут-то?
– Маруся.
– А меня – Тиф.
Мы долго куда-то шли. Я промокла и стала подумывать, может, плюнуть на все и пойти к матери и ее хахалю, приглашала же, будет ждать, наверное. Наплевать! Пусть со мной что-то случится сегодня, так она всю жизнь потом плакать будет.
– Вот мы и пришли. Спускаемся вниз.
– Куда это спускаемся?
– Сюда, в подвал. Боишься?
Да, я ожидала многого, но подвал в новогоднюю ночь – это слишком!
«Овца ты, овца!» – говорил мой одноклассник Женька, привязывая меня шарфом к батарее в классе, пытаясь при этом поцеловать. А позже в раздевалке мы долго удивлялись, зачем какой-то придурок повесил мое пальто на потолок, зацепив его хлястиком за лампу. Если бы не Женька, который бритвой срезал хлястик, не знаю, что бы я делала.
– Давай руку! Никто тебя не изнасилует здесь.
Я, наверное, была не только овцой, но и полной дурой. Мы долго спускались по ступенькам и шли темными коридорами. И почему его так зовут? Придумают же себе прозвище, только людей пугать. Надо будет спросить потом его настоящее имя. Куда мы идем? Сейчас где-то здесь меня расчленят, и никто не услышит, как я буду кричать и звать на помощь. Все эти люди, которые празднуют наверху в уютных квартирках с елочками и шампанским, потом скажут, что ничего не слышали, ничего не знают, а на подвале всегда висит замок. Да, он конечно на месте, только замок представляет собой одну сплошную декорацию, его тронь, и он падает. Конечно, все это ерунда. Кого я обманываю? Я же давно знаю Тифа. Он Женькин сосед. Только не знала, что его так зовут. Ноги болят. Ужасно больно сгибать, мышцы словно деревянные, не гнутся.Кому и что я хотела доказать? Эти чертовы лыжи! Кто придумал такое, что ты должен мотаться по лесу все утро на лыжах, а потом идти в класс и учиться, учиться, писать сочинение или диктант, решать контрольную по физике, делать лабораторную по химии. А этот придурок, физрук, гонит и гонит с утра тебя по лыжне и некогда вытирать сопли и слезы. Он сумасшедший. Он решил сделать из нас олимпийских чемпионов или собрать наши трупы на лыжне? Я не хочу! Я не могу! Но я бегу по этой лыжне, которая не кончается, а вокруг лес, и деревья видят, что силы мои на исходе, но ничем помочь не могут. Только ветер навстречу бьет по лицу. Сволочь! И я падаю… «Егорова! Ты где болталась? Ты не выполнила норматив! Это – двойка!» Черт меня дернул! Я разворачиваюсь, и снова в лес по лыжне! Что я хотела доказать человеку, который просто издевался надо мной?
Летом здесь прекрасный пляж. Желтый песок. Рядом лес. Баскетбольная площадка. Катамараны. Пруд искусственный. Здесь никогда не было воды, а вот пришел человек и выкопал котлован, и заполнил его водой.