Александр Павлов - У ступеней трона
Но вот лестница опустела, приезд окончился, а маркиз Шетарди все продолжал стоять на том же месте, но только лицо его, веселое и оживленное минуту назад, теперь подернулось тенью, а взгляд, какой он бросал вниз, в вестибюль, где теперь суетилась целая толпа слуг, становился все тревожнее и тревожнее.
Так прошло несколько минут. Но внизу все было тихо, с улицы не доносилось шума кареты, ожидаемой так жадно маркизом, и его лицо становилось все мрачнее. Он досадливо обдернул пышное жабо, закрывавшее грудь, нетерпеливо оглянулся назад и, заметив в дверях залы своего секретаря, поманил его рукой.
Вальденкур тотчас же подошел к нему.
— Неужели она не приедет! — прерывистым шепотом проговорил маркиз.
Вальденкур окинул его изумленным взглядом.
— Но ведь вы же сами не послали ей приглашения…
— Про кого вы говорите?!
— Про ее высочество принцессу Елизавету.
— Ах, милый друг, — досадливо пожимая плечами, возразил маркиз, — вы удивительно непонятливы! Зачем я буду ждать принцессу Елизавету, если я не приглашал ее?
— Но тогда кого же вы ждете?
— Правительницу, мой милый, правительницу… И она так долго не едет, что я начинаю отчаиваться…
— Могу сказать с уверенностью, — раздался в это время около самого уха взволнованного маркиза густой бас, — что великая княгиня не осчастливит твой маскарад своим присутствием…
Маркиз нервно обернулся и увидел перед собою высокого, грузного астролога, мрачный костюм которого был испещрен какими-то кабалистическими рисунками и знаками, а высокая остроконечная шапка была усеяна серебряными звездами и полумесяцами.
И фигура, и голос показались маркизу очень знакомыми, но он не мог узнать сразу, кто скрывается под этим костюмом волшебника. И, раздосадованный и тем, что он не может открыть инкогнито своего гостя, и тем, что тот так бесцеремонно вмешался в его разговор с Вальденкуром, он резко сказал:
— Кто вы такой, что осмеливаетесь делать такие странные замечания?!
Из-под маски, закрывавшей почти все лицо таинственного астролога, послышался густой, жирный смех.
— Я — тот, кто один может открыть истину. Правительница не приедет, потому что не верит твоему раскаянию… Но не огорчайся этим — хуже от этого не будет. Впрочем, если ты вздумаешь заболеть с печали — я сумею тебя вылечить: я не только астролог, но и доктор.
Теперь Шетарди догадался, с кем он разговаривал.
— Лесток! — воскликнул он.
— Тс… — быстро остановил его лейб-медик цесаревны, в то же время пугливо оглядываясь. — Я не хочу, чтоб меня кто-нибудь узнал… Вы потом уделите мне несколько минут для очень серьезного и важного разговора.
— С удовольствием, мой друг, — отозвался маркиз, взгляд которого не мог оторваться от вестибюля. — Но неужели вы думаете, что правительница не явится?
— Безусловно, убежден…
Но Лесток не докончил фразы. Внизу вдруг засуетились, забегали; с улицы донесся грохот кареты.
Мрачное лицо Шетарди снова просияло, на губах опять появилась улыбка. Но она чуть не потухла снова, когда он увидел, что, вместо правительницы, на лестнице показалась маленькая, сухонькая фигурка принца Антона, сзади которого шли его два адъютанта. Однако маркиз и виду не подал, что приезд супруга правительницы его скорее опечалил, чем обрадовал, и поспешил навстречу высокому гостю.
— Здравствуйте, мой дорогой, — скороговоркой заговорил принц, дружески пожимая руку хозяина. — Я немножко запоздал, но в этом виновата жена. Представьте, расхворалась!.. Совсем было собралась ехать, но разболелась голова… Она просила меня извиниться…
Маркиз ответил на это самой любезной улыбкой, а в душе его клокотала буря. Он понимал, почему так некстати разболелась голова у правительницы. Было ясно, что она ему не верит и все еще считает в опале. Не сомневался он также и в том, что принц Антон прислан, чтобы узнать, действительно ли отсутствует на балу цесаревна Елизавета.
«Хорошо же, — мысленно погрозил Шетарди, уязвленный всем этим до глубины души, — тем хуже для вас, очаровательная принцесса… Может быть, вы и приобрели бы во мне верного друга, а теперь я подарю свою дружбу другим…»
Начались танцы. Маркиз провел в полонезе какую-то рослую пастушку, особенно стрелявшую в него глазами; затем он удалился в соседнюю комнату, где под сенью пальм был устроен роскошный буфет, предоставив своим гостям полную свободу.
И гости не стали стесняться. Маскарадный костюм, особенно пришедшийся по нраву петербуржцам, позволял самым чопорным людям держаться свободно. Маска обеспечивала инкогнито, и многие дамы, едва улыбавшиеся обычно, теперь не могли сдержать веселого, заразительного смеха, многие кавалеры, не смевшие поднять слишком смелый взгляд на знатных красавиц, теперь нашептывали им такие страстные любезности, что у тех щеки пылали огнем, а сердце то замирало, то начинало стучать с удвоенной силой.
Принц Антон, слыша кругом смех, шепот, видя, как блещут глаза, как улыбаются губы, и сам пожалел, что приехал не в костюме. В генеральском мундире да еще с титулом родителя императора, он не мог замешаться в эту оживленную толпу, не мог нежно пожать руку какой-нибудь красавице, как это делает какой-то капуцин, проходящий мимо него под руку с турчанкой. А между тем он — такой любитель женского общества, такой знаток женской красоты, что по очертанию рта может сказать, красиво или некрасиво лицо, по цвету глаз может определить темперамент… Экая, в самом деле, досада, что он не воспользовался тем, что едет один, и не надел какой-нибудь костюм. Досадно это и потому, что в костюме он мог бы разведать многое для него интересное, узнать, кто из этой толпы — елизаветинец, а кто приверженец его жены.
Глубокий вздох вырвался из его груди. И — странное дело — в ответ, точно отзвук эха, послышался такой же глубокий вздох.
Принц торопливо повернул голову и увидел, что он не один стоит в нише окна, а что рядом с ним виднеется массивная фигура какого-то алхимика. Принцу это соседство совсем не понравилось, и он грубо обратился к алхимику:
— Это вы сейчас вздохнули?
— Я, ваше высочество, — с глубоким поклоном ответил замаскированный. — Но причины, по которым я вздохнул, совершенно различны причинам, исторгнувшим вздох из вашей груди…
Заговори с ним астролог по-русски, родитель императора не стал бы, конечно, слушать своего соседа, но тот, точно зная отвращение принца к русскому языку, повел речь по-немецки. И это подкупило принца.
— Так вы знаете, сударь, — спросил он, иронически усмехаясь, — мои мысли?
— Плохой был бы-я звездочет, если бы не умел отгадывать чужие мысли! Если вашему высочеству угодно, я вам скажу, что заставило вас так вздохнуть.
— А это интересно!
— Вас опечалило, что вы не можете инкогнито замешаться в эту толпу… вам бы очень хотелось полюбезничать с этими красавицами, так ловко скрывшими под маской лета, титулы и лица, а кстати, тоже заняться если не чтением, то выведыванием верноподданнических мыслей.
Принц Антон вздрогнул и испуганно посмотрел на своего загадочного собеседника, проникшего своим острым взором в глубину его души, хотя догадаться, о чем думает супруг правительницы, следя жадным взором за толпой, было совсем не трудно.
— Но вы — колдун! — воскликнул принц.
— Я — астролог, ваше высочество…
Принц замолчал, задумался на секунду, устремив пытливый взор на маску волшебника, и вдруг спросил:
— Вы, может быть, умеете угадывать?
На губах Лестока появилась ироническая улыбка, но кружево его маски спускалось на подбородок, и принц не мог заметить этой улыбки.
— Угадать судьбу коронованных особ, — проговорил медленно лейб-медик цесаревны, — это для меня не составляет труда…
— Так… скажите… — начал принц Антон, запинаясь и останавливаясь на каждом слове, — что ждет…
— Вашу супругу или вашего сына?..
Точно молния сверкнула в серых глазах супруга правительницы, и он торопливо ответил:
— Нет, скажите, какая судьба предстоит мне?
«Ого, приятель, — подумалось Лестоку, который в эту минуту вспомнил кой-какие разговоры, ходившие о совещаниях принца с графом Остерманом, — вона, куда ты гнешь…» И ему вдруг мелькнуло желание предсказать принцу его вполне вероятную судьбу, если на престол взойдет Елизавета Петровна. Но искушение так же быстро прошло, как и быстро появилось. Говорить правду было неразумно и опасно. Перепуганный дурным предсказанием принц мог потребовать, на правах августейшей особы, чтоб были сняты маски, и тогда ему, Лестоку, несдобровать. И, мигом сообразив все это, после небольшого молчания, во время которого он точно читал на лице принца Антона его судьбу, он поклонился и проговорил, понизив так голос, что даже его собеседник с трудом ловил слова: