Коллектив авторов - Махабхарата. Рамаяна

И знают повсюду его, государь, как Триширу.

Взгляни на того, темнокожего, с грудью могучей,

На Кумбху - воителя, обликом схожего с тучей.

Не знающий промаха лучник, эмблемой для стягов

Избрал он змеиного раджу, владыку паннагов.

Махая тяжелой, гвоздями утыканной часто,

Покрытой узором алмазным дубиной комлястой,

На битву Никумбха, овеянный славой, стремится,

А дивная палица пышет огнем и дымится!

Врагов сокрушитель, Нарантака, с видом надменным

Летит в колеснице, снабженной оружьем отменным,

Украшенной пестрыми флагами, блещущей яро.

Скалу многоглыбную выломал он для удара.

А десятиглавый, очами сверкающий дико -

Богов устрагаитель и ракшасов буйных владыка,

Чей лик, окруженный звериными лицами, блещет, -

Под белым зонтом с драгоценными спицами блещет!

Огромный, как Виндхья, властительный, великомудрьш,

Он схож с окруженным зловещими духами Рудрой.

Как солнце, в алмазном венце и подвесках алмазных,

Является он среди ракшасов зверообразных.

Ты видишь владетеля Ланки, ее градодержца,

Что Ямы унизил гордыню и спесь Громовержца!»

И, глядя на Равану, во всеуслышанье, веско,

Вибхишане Рама ответил: «Безмерного блеска

Исполнен Владыка Летающих Ночью, и трудно

Его созерцать, как светило, горящее чудно.

Нам кажется облик его, расплываясь в сиянье,

Полуденным солнцем в своем наивысшем стоянье.

Поверь, обладать не дано этим блеском ужасным

Ни демонам, ни божествам, ни царям грозновластным.

Свирепые духи дружиной своей разноликой

Несутся с оружьем за двадцатируким владыкой.

Несметная силища! Горы подняв над собою,

Стремятся страшилища гороподобные к бою.

Их раджа, как Яма всевластный, с петлей наготове,

Грозит уничтожить созданья из плоти и крови».

Сказал Добромыслящий: «Мне предначертано роком

Узреть злоприродного Равану собственным оком.

Вибхишана, мощь моего справедливого гнева

Падет на того, кем похищена Джанаки дева!»

Видя, что лучшие из воителей его сражены в этой невиданной доселе битве, Равана в сверкающей, как солнце, колеснице выехал из ворот Ланки.

Начинается новая страшная битва. Вот уже и Хануман распростерся на земле, поверженный грозной дланью Раваны; гигантское копье повелителя ракшасов поражает отважного Сугриву, царя обезьян; дивный зодчий Нила ранен стрелой повелителя Ланки, он шатается и отступает. Лакшмана осыпает могучего врага тучей стрел, но тот улучает мгновенье и посылает в голову сына Сумитры стрелу, дарованную ему некогда самим Брахмой. Лакшмана падает в потоках собственной крови. Но перед этим успевает пронзить грудь Раваны тремя стрелами. Царь ракшасов взревев от боли, пронзает Лакшману чудовищной величины копьем. Но в этот миг Хануман, оправившийся от удара, встает и страшным ударом кулака сбивает с ног похитителя Ситы. Затем он выносит Лакшману из битвы.

В бой вступает сам божественный Рама.

Чередою метких стрел он убивает колесничего Раваны и лошадей, раскалывает вдребезги колесницу, а затем щит, и лук, и стрелы грозного царя, затем сбивает с древка его стяг и, наконец, поражает в грудь Равану и сносит с его головы драгоценный венец. Равана стоит перед Рамой в ожиданье смертельного удара, но великодушный воитель щадит его и отпускает обратно в Ланку.

Равана посылает ракшасов за Кумбхакарной - последней своей надеждой в битве с божественным сыном Каушальи.

Услышали ракшасы, что им сказал повелитель,

И сборищем буйным бегут в Кумбхакарны обитель.

Душистых цветов плетеницы несут, благовонья

И прорву еды, чтоб ему подкрепиться спросонья.

Пещера, окружностью с йоджану, вход необъятный

Имела и запах цветов источала приятный.

Но вдохов и выдохов спящего грозная сила -

Вошедших бросала вперед и назад относила.

Был вымощен пол дорогими каменьями, златом.

На нем Кумбхакарна, внушающий страх супостатам,

Раскинулся рухнувшим кряжем и спал беспробудно

В своей исполинской пещере, украшенной чудно.

Курчавился волос на теле, что силой дыханья

Коробилось, изображая змеи колыханье.

Найриты дивились ноздрей устрашающим дырам

И пасти разинутой, пахнущей кровью и жиром.

Блистали запястья златые, венец лучезарный.

Раскинув могучие члены, храпел Кумбхакарна.

Втащили несчетных убитых животных в пещеру.

Их туши свалили горой, наподобие Меру.

Из многих зверей, населяющих дебри лесные,

Там буйволы были, олени и вепри лесные.

Вот риса насыпали груду, - не видно вершины!

Мясные поставили блюда и крови кувшины.

Стеклись йатудханы, как тучи, несущие воду.

Куреньями стали дымить Кумбхакарне в угоду.

Сандалом его умастили богов супостаты.

Он спал и гирлянд благовонных впивал ароматы.

Летающие по Ночам затрещали в трещотки,

В ладони плескать принялись и надсаживать глотки.

И в раковины, что с лупой соревнуются в блеске,

Немолчно трубили, но звук не будил его резкий.

От грома литавр, барабанов и раковин гула

Творенья пернатые с третьего неба стряхнуло.

Но спал Кумбхакарна, - лишь птицы попадали с тверди.

Тогда принесли булавы и комлистые жерди,

И ну молотить по груди его каменной скопом:

Кто - палицей, кто - булавой, кто - дубьем, кто - ослопом.

Одни Кумбхакарну утесом расколотым били,

Другие тяжелой кувалдой иль молотом били.

Хоть было их тысяч с десяток в упряжке единой,

Далеко отбрасывал ракшасов храп исполина.

Мриданги, литавры гремели вовсю, но покуда

Лежал Кумбхакарна недвижной синеющей грудой.

Коль скоро его пробудить не смогли громозвучьем,

Прибегли к дубинам, и прутьям железным, и крючьям.

Плетями хлеща по копям, по верблюдам и мулам,

Топтать Кумбхакарну их всех понуждали огулом.

И демоны спящего молотами колотили,

Колодами плоть Кумбхакарны они молотили.

И раковин свист раздавался в лесах густолистых,

И гром барабанный в горах отзывался скалистых.

Дрожала прекрасная Ланка от свиста и гула,

Но чудище спало, и глазом оно не сморгнуло.

И в тысячу звонких литавр ударяли попарно,

Схватив колотушки златые, но спал Кумбхакарна.

Не мог светозарный проснуться, послушен заклятью,

Хоть в ярость привел он свирепую ракшасов братью.

Хоть за уши стали кусать и кувшинами в уши

Лить воду ему - не смогли пробудить этой туши!

Хоть молотом по лбу его колотили до боли

И пряди волос выдирали, кинжалом кололи,

«Шатагхни» скрепили канатом и двинули разом,

Но не шевельнулся гигант, не сморгнул он и глазом.

Слонов у него пробежало по брюху до тыщи,

Но был пробужден Кумбхакарна потребностью в пище.

Не стадо слоновье, не глыба, не древо, не молот

Его разбудили, а чрево пронзающий голод.

И твердые, словно алмаз иль стрела громовая,

Он выпростал руки свои, многократно зевая.

Был рот Кумбхакарны подобен зияющей пасти,

И вход в преисподнюю напоминал он отчасти.

Был этот багровый зевающий рот по размеру

Взошедшему солнцу под стать над вершиною Меру.

Был каждый зевок, раздирающий пасть исполину,

Как ветер высот, налетающий с гор на долину.

Обличьем был грозен пещеры проснувшийся житель,

И гневно блистал он очами, как бог-разрушитель.

Глазищами с голову демона Раху, коварно

Луну проглотившего, дико сверкал Кумбхакарна.

И сразу неистовый голод с великим стараньем

Он стал утолять буйволятиной, мясом кабаньим.

И, снедь запивая кувшинами крови и жира,

Хмельное вкушал этот недруг Властителя мира.

Когда наконец от еды отвалился он, сытый,

Летающего по Ночам обступили найриты.