Олег Верещагин - Крылатая сотня. Сборник рассказов
— Это не важно, — сказал Динэм, и все вокруг обернулись в его сторону с недоумением — что говорит адмирал? — Это не важно, джентльмены… — он снял фуражку и вытер лоб носовым платком. — Неужели вы не понимаете, что это не важно? — он повысил голос. — Атакованы корабли флота США! Нашим кораблям нанесены повреждения! Впервые с 1945 года повреждён АВИАНОСЕЦ!!! Мы сбили двадцать шесть русских самолётов, не дав им пробиться в ордер! Нам разгромлен и пущен на дно Черноморский флот противника! А теперь — мы даже НЕ ЗНАЕМ, КТО НАС АТАКОВАЛ! — выкрикнул Динэм. — Так какая, к чёрту, разница…
— Ещё… простите, сэр… — офицер связи робко протянул адмиралу кусок ткани, привязанный к свинцовой плашке, сплющившейся при падении. — Это было найдено на палубе недалеко от места одного из пожаров…
Динэм, коротко хмыкнув, развернул на руках чёрную ткань. На ней зазолотились ровные буквы.
— Кто-нибудь знает русский, джентльмены? — обратился он к остальным и передал вымпел козырнувшему молодому офицеру.
Во вновь наступившей тишине тот прочитал — и его голос показался всем страшно громким:
— "Господь над нами! Правда с нами! Россия за нами! А вам сатана будет рад — пизду…те с нашей земли в ад! Так вам пишут казаки с Кубани-реки, да и братья их терцы подсыпали вам на хер перцу. Писать кончаем, числа не знаем, а день у нас посветлей, чем у вас — с тем поцелуйте в жопу нас! " Тут ругательства, сэр…
— Переведите… — начал Динэм.
Бронзовый гром расколол ночь.
На "Принстоне" взорвался боезапас носовой башни. Над эскадрой с визгом и воем полетели в разные стороны снаряды…
…Стоявший на коленях на скальном выступе седой человек молился. Молился и плакал, глядя на пожар в бухте, слыша грохот взрывов…
Ещё недавно он был молодым и имел имя, дом, большую семью в абхазском селе недалеко от Сухуми. Он помнил, как в море появились серые силуэты. А потом пришедшая ночь окутала мир и его память. В ночи пылал огонь и кричали женщины и дети. И этому не было конца, и он бился головой о камни, чтобы прогнать ужас…
Он не помнил, сколько скрывался в скалах, глядел на серые призраки в море и молился… молился… молился… Молился истово, шептал слова, заученные с детства и не растаявшие в черной огненной круговерти.
И сегодня его услышали! Он видел — господни ангелы покарали убийц! Он видел! Серебряными тенями пронеслись над скалами их крылья — и огонь вернулся туда, откуда вышел, и охватил призраков-убийц… А крылья мелькнули вновь — и он услышал в небесах пение.
Значит — есть надежда и он должен рассказать всем, всем! Он пойдёт туда, где живут люди! Он скажет им — не надо бояться! Он скажет им — Господь с нами! Он видел! Он знает! Он скажет!..
…Человек шёл в горы. Впервые за последние дни его поступь была твёрдой, а спина — прямой.
* * *
Почти крыло в крыло три параплана летели между скал.
Сашка Радько, сидя на растяжке и повиснув над свистящей ночью, заклеивал дыру в правой плоскости и распевал:
— Время идет — не видать пока
На траверзе нашей эры
Лучше занятья для мужика,
Чем ждать и крутить верньеры.
Ведь нам без связи — ни вверх, ни вниз,
Словно воздушным змеям.
Выше нас не пускает жизнь,
А ниже — мы не умеем.
В трюмах голов, как золото инков,
Тлеет мечта, дрожит паутинка.
Прямо — хана, налево — сума, направо — тюрьма,
А здесь — перекрестье. В нем — или-или,
И шхуна уходит из Гуаякиля.
Не удивляйся — именно так и сходят с ума.
— Плохо, коли на связи обрыв, — дружно отзывались ему Илюшка с Петькой с "Аэроказака". Петька, стоя на коленках на сиденье, заливал в бак горючку из запаски. —
Тускло на дне колодца.
Но встать и выползти из норы —
Что еще остается?
Там, у поваленного столба,
Скорчиться неказисто.
И если медь запоет в зубах —
То значит небо зовет связиста.
Вспомни, как было: дуло сквозь рамы
В мерзлую глушь собачьего храма.
Иней с латуни, пепел с руки — казенный листок.
Вспомни, как вдруг искрящимся жалом
По позвоночнику пробежала
Самая звонкая, самая звездная из частот.
Дышит в затылок чугунный мир,
Шепчет тебе: "Останься!"
Но ты выходишь, чтоб там — за дверьми —
Ждать своего сеанса.
Чтоб этому миру в глаза швырнув
Пеплом своих пристанищ,
Крикнуть ему: "Я поймал волну!
Теперь хрен ты меня достанешь!"
Мы с Витькой молчали. Вернее, я молчал вообще, а Витька мурлыкал мотив, стесняясь петь громко:
— Бризы Атлантики целовали
Руки, горящие на штурвале.
Под Антуаном — синее море и облака.
Вдаль, над плечом — не встречен, не найден —
В небе летит пылающий "лайтинг",
Краткий сигнал, последний привет на всех языках.
Выпадет шанс — и некто святой
Придет спасать твою душу.
Ты встанешь, схватишь его за грудки
И будешь трясти как грушу,
Ты скажешь: "Мне не надо спасительных слов.
Их своих у меня — как грязи.
Мне не надо ни стен, ни гвоздей, ни холстов,
Слышишь — дай мне канал связи!"
Первые звуки, пробные строки,
Сладкие муки тонкой настройки.
Кокон в пространстве — сам себе волк, товарищ и князь,
Каменный пес, персона "нон грата",
Вечный дежурный у аппарата
Ждет, когда небо вспомнит о нем и выйдет на связь…
Что-то мимо нас, мимо нас, мимо нас по касательной, по боку.
Ты не прячься, небо, не уходи, или уж отпусти совсем!
Хрупкая снежинка замерзающих глаз, прокуси мое облако.
Ты не сердись на меня — это я так, пошутил, не сердись… (1.) — затухал голос в одиночестве голос Сашки.
— Все летят?! — послышался в ночном небе гортанный оклик Володьки.
Все, подумал я. И улыбнулся в темноту. Все летят домой.
1. Стихи О. Медведева.
А неугомонный Сашка уже завопил:
— Ты, Кубань, ты наша Родина,
Вековой наш Богатырь,
Многоводная, раздольная,
Разлилась ты вдаль и вширь.
Из далеких стран полуденных,
Из турецкой стороны,
Бьем челом тебе, родимая,
Твои верные сыны!..
* * *
— Опа — не вижу ваших рук! — закричал Тимка Задрыга, вскидывая над собой гитару.
— В-в-в-ваааа!!! — заорало многолюдное (не меньше сотни ребят и девчонок) сборище вокруг сеновала. Я оглянулся вокруг — смеющиеся лица, в весёлых глазах отражалось заходящее солнце. Чёрт, а ведь и правда — весело всем, хотя едва треть присутствующих знает, по какому поводу Колька вдруг "замутил" веселье-то… А Тимка тем временем уже распевал со своей импровизированной сцены — под аккомпанемент второй гитары в руках Тошки и стук двух барабанов под палочками Кольки Белозёрова: