Олег Верещагин - Я иду искать. История вторая

Олег, держа автомат на коленях, шарил по карманам, заглядывал в подсумки, крошно и тихо чертыхался. Богдан шепнул:

— Не то потерял что?

— Похоже, — так же тихо ответил Олег. — Зажигалку. Кажется, в веси... Черт, жаль, мне ее Бранка подарила, я к ней так привык...

Война! Потерянную вещь бывает жальче, чем погибшего товарища — и не от бессердечия. Просто война на то и война, чтобы на ней убивали. А вещь, да еще любимую, жаль всегда. Поэтому Богдан кивнул понимающе.

— Сходить, что ли? — поморщился Олег.

— «Не хочу, чтобы люлька досталась вражьим ляхам»? — спросил Йерикка, слушавший разговор.

— Грамотные, чай, — проворчал Олег. — Читали. Вот именно это и читали. И даже понравилось... Уговорил, не пойду.

Йерикка поднял руки вверх. Богдан любопытно поинтересовался:

— Что читали?

— «Тараса Бульбу», — пояснил Олег и, видя недоумение друга, продолжил разъяснения: — Это книга писателя Гоголя. Про войну с поляками... ну, народ такой. Там главный герой — казачий командир Тарас Бульба, фанатик вроде нас, грешных, со­бственного сына за предательство кончил. Его потом поляки на костре со­жгли живьем, а попался он в плен из-за того, что от погони уходил, а от по­яса отвязалась трубка — люлька называется. Ну, он закричал, это самое, что Йерикка сказал, спрыг­нул с коня, начал трубку искать, тут его и скрутили.

— Одно почитаю потом, — решил Богдан. — Такое название и есть — «Тарас Бульба»?

— Угу, — вместо Олега ответил Йерикка, — у меня есть, я дам.

Резан тем временем спросил Гоймира — достаточно громко, чтобы прив­лечь общее внимание:

— Как теперь? На Тёмную пойдём? Или на Перунову Кузню? Куда кости кинем?

Олег непонятно для остальных засмеялся. А Хмур довольно громко до­бавил:

— Иль уж — где-то наши кости лежать станут? То поинтереснее будет...

Гоймир встал:

— Переберемся за Ольховую. Да и на Темную Гору пойдем.

Погода чудила. Светило солнце, Земля на открытых местах подсыхала, курясь паром, прямо на глазах. В рощах щебетали птицы, вид с холмов на го­лые поля и медно-красные с золотом рощи настраивал на умиротворенный лад.

— По-моему, — угрюмо сказал Йерикка, — эта погода — штучки данванов. Они могут ее корректировать.

— Зиму отменят, что ли? — удивился Олег. — Круто.

— Отменить не отменят, а задержат — сам видишь...

Чета выбралась на проселок. Пустынный в обе стороны, он обеспечивал хорошую слышимость, и мальчишки посбрасывали плащи, кольчуги, рубахи и куртки, оставшись почти все голыми по пояс. Большинство даже разулись — идти босиком по теплой и влажной земле оказалось приятнее, чем в мокрых кутах.

Умиротворённое настроение снизошло на всех до такой степени, что Гостимир хотел спеть, но Олег опередил его и проникновенным голосом затя­нул туристскую — под общие смешки:

Закончив петь, Олег стащил жилет и, повесив автомат на голое плечо, а снайперку — за спину — начал исследовать ковбойку. Лицо при этом у него стало расстроенное:

— Кирдец моей рубахе, — сказал он догнавшему его Йерикке. — На глазах разваливается, а в горах я дуба дам. Придётся с убитого снимать... Твоя-то держится?

— Меня переживет, она же домотканая, — успокоил его Йерикка. И запнулся, покосившись на Олега. А тот понял, что хотел добавить друг — может быть, штопаная-перештопаная ковбойка Олега тоже переживёт хозяина...

Морок легко взбежал на холм, мимо которого они проходили, шлепнулся на живот, поднял к глазам бинокль. Через несколько секунд крикнул:

— Веска!

— Ольховатка то, — сказал Гоймир — Чужих-то не видать?!

Морок молчал еще с минуту, потом сообщил:

— Нету никого. Так то — чужих нету.

— Завернем? — спросил Гоймир явно риторически. Раздались негромкие, но одобрительные звуки. — Ну и пошагали. Все одно — по пути, считай...

— Верста оправо, верста облево...

— Боем больше, боем меньше...

— Жив ли, мёртв ли...

— Погнали-поехали! — поморщился Гоймир. — Так идем ли?

— Да идем, идем! — засмеялся Йерикка. — Поедим хоть как следует. И выспимся. Может — вечным сном...

...До Ольховатки оказалось версты четыре, последнюю пришлось шагать огородами, перебравшись через небольшой ручеек, текший к Ольховой.

— Осторожнее... — пробормотал Йерикка, первым вступая на мостки. На огоро­дах никого не было, сюда выходили задней стеной хлева, сараи, так что и весь вообще-то разглядеть стало невозможно. Рыжий горец перебежал, при­гибаясь, мост и присел сбоку от него, держа пулемет на ремне, висящем че­рез шею и плечо. Потом вскинул руку и дважды согнул ладонь.

Олег побежал по левой стороне моста, Богдан — по правой, чуть поза­ди, взаимно страхуя друг друга... На середине этого коротенького пути Олег вдруг ощутил тепло сосновых, грубо оструганных досок под ногами и... его пронзило желание остановиться, медленно сесть и спустить босые ноги к холодной воде. А потом — запрокинуться спиной на эти еще пахну­щие смолой доски, закинуть руки под голову... и лежать так. Очень долго и очень спокойно, глядя в дневное звездное небо, подставив лицо солнечным лучам. И не вскакивать, услышав шаги человека...

Он передумал это все за какой-то миг, ни на секунду не забывая, что в любой момент стена хлевов и сараев может ударить огнем. Сюда, в них. И он в самом деле свалится на этот теплый мост. И будет лежать очень долго и очень спокойно, пока хангары не разденут его догола, а потом двое угрюмых лесовиков не прикопают в братской могиле где-нибудь на задах...

...Богдан отскочил вправо, замерев на расставленных, напружиненных ногах за спиной Йерикки. Олег прыгнул влево, держа автомат у плеча. Ему мешали высоченные сухие репьи, и он тоже был вынужден остаться не ногах, чтобы видеть цель.

Йерикка снова махнул рукой, и горцы цепочкой побежали через мостик. Гоймир, присев, пересчитал всех глазами и выдал директиву:

— Идём сажен за двадцать друг по другу. Последок — сажен сто — самые опасные будут, там перебежим одно. Сбор во-он...