Коллектив авторов - Невеста зверя (сборник)

Они поженились года два назад. Сэмми был приятным молодым человеком с выбритой наголо головой. Селеста сделала на шее татуировку такого же синего цвета, как его глаза.

Недавно она сообщила всем нам, что беременна и они с Сэмом ждут ребенка. В семье только об этом и говорили. Ее мама с бабушкой обсуждали акушеров и больницы. Селеста не понимала, почему ей особенно нужен врач, умеющий хранить тайну.

– Потому что тебе не нужно оказаться на первой странице «Нэшнл Инквайер», – сказала Джоан. Она положила телефон и покачала головой.

– Как-то раз Селеста мне сказала, что иногда бояться полезно, – сказал я ей.

– Она не узнает, что такое страх, пока не станет мамой.

Две очень деловитые крохотные юные леди вернулись с Катериной с пляжа. В руке у каждой было по мокрому ведерку.

– Мы нашли живых мидий! – сообщили они.

Хотя ракушки, похоже, давно уже были мертвы, мы восторженно поахали.

Руфь сидела на лужайке под большим зонтиком. Ее правнучки побежали к ней показывать своих моллюсков.

– Я вышла замуж за мужчину, который меньше всего был похож на кошку, – сказала Джоан. – На самом деле я не понимала, что выбрала его по этому признаку, но это был основной критерий. А потом родилась Селеста, и я увидела, что это не сработало. Я не привыкла, чтобы мои планы расстраивались. Даже несформулированные.

– Ты рассказала об этом Селесте?

– Я недавно все ей рассказала. Как ты и советовал.

– И про рудиментарный хвост? – Я знал, что Джоан в детстве его удалили.

Она кивнула.

Ближе к вечеру я сидел в саду с Руфью и девочками.

– Странно, Ричи, казалось бы, после того, как я так искалечила жизнь своим детям, они бы мне ни за что не доверили свое потомство. Но нет, ничуть не бывало. Кто-то всегда мне детишек подкидывает.

Ни в одной из трех дочерей Катерины не проявилось и следа дикой кошки. Как, впрочем, и в двоих детях старшей дочери.

– Прямо по Менделю, – сказала Руфь. – Бедный Луи – одна крайность, Катерина – другая, а Джоан – между ними.

Она поглаживала одну из внучек по спинке. Вдруг девочка широко зевнула и выгнула спину, как котенок.

Руфь подняла на меня глаза, как бы говоря: «Но мы ничего не знаем наверняка».

Потом, когда приехали Селеста с Сэмом, я сказал им:

– Селеста, я тебя по-прежнему люблю, но ты выросла. Ты больше не просишь игрушек и разлюбила мюзиклы. Как мне оправдать свою любовь к примитивным шоу, если я не буду ходить на них с ребенком? Я хочу стать крестным – может быть, дедушкой-крестным – твоему малышу.

– Поэтому мы и решили его завести, – ответила она, и Сэм кивнул. Селеста взглянула на Руфь в шезлонге, разговаривающую с детьми, и сказала: – Вот чего я хочу для Джоан.

Когда входишь в палату роддома, забываешь, что ты в медицинском учреждении. Ведь повсюду здесь жизнь, а не болезнь, повсюду сияющие от счастья взрослые и крохотные краснолицые диктаторы, которые отныне будут управлять их жизнью.

У Селесты родился мальчик – первый мужчина в семье после Луи Маты, первый более чем за семьдесят лет.

Мне дали его подержать. Это было приятно, но, честно говоря, я больше люблю детей, которые умеют ходить и говорить. Я купил ему в подарок прекрасного игрушечного оцелота – а может быть, и марги. Селеста возражать не будет.

Руфь тоже была там, с патронажной сестрой, в своей инвалидной коляске с мотором.

– Совершенно нормальный ребенок, – сказала доктор, умеющая соблюдать конфиденциальность.

– Это значит, что у него нет хвоста, – тихо уточнила Джоан, когда врач вышла.

– Во всяком случае, пока, – пробормотала Руфь.

Ричард Боус написал пять романов, последний из которых «Из досье путешественников во времени» – номинант премии «Небула». Его недавний сборник рассказов «Трамвайные мечты и другие полуночные фантазии» вышел в 2006 г. Он лауреат премий «Мировой приз фэнтези», «Лямбда», «Международная гильдия ужасов» и «Миллион писателей».

Его рассказы также опубликованы в изданиях «Журнал фэнтези и фантастики», «Электрический велосипед», «Подземка», «Кларксуорлд», «Фэнтези», «Сборник научной фантастики и фэнтези Дель Рэй», «Лучшие гей-рассказы 2008 г.», «Легенды о призраках» и «Голый город». Некоторые из этих рассказов – главы романа, который он пишет, – «Пыльный дьявол на тихой улице».

Его домашняя страница www.rickbowes.com.

Когда пишешь для такой антологии, как эта, здорово то, что заранее знаешь общую тему. Мой рассказ в сборнике «Невеста зверя» посвящен месту пересечения человеческого и животного. Дикие кошки завораживали меня с детства, и я знал, что этот зверь – член семейства кошачьих, Felidae.

Потом встал вопрос, как обработать эту тему, с какой точки зрения показать. Почти с самого начала я знал, что мой рассказ будет о молодой женщине Селесте, которая уже появлялась в моем рассказе «Пыльный дьявол на тихой улице», вышедшем в «Салон Фантастик», еще одной антологии Эллен Датлоу и Терри Виндлинга.

Рассказчик в «Пыльном дьяволе» исполняет в «Детях марги» ту же роль – это крестный Селесты. У него нет детей, зато много крестников – такую ситуацию я знаю не понаслышке.

В этом рассказе мы узнаем, что дед Селесты был мексиканцем, и в его генах оставил свой след дух латиноамериканского зверя. Сначала я думал сделать героем рассказа оцелота, но затем решил выбрать его родственника, дикую кошку марги, которая живет на деревьях и охотится по ночам. Стараясь справиться с этим наследством, Селеста проявляет ум и изобретательность, как и мои крестники. А крестный ее – человек мудрый и со всех сторон замечательный. Разумеется, ведь это антология фэнтези!

Бернард фон Ротбарт почесал болячку на подбородке белоснежным пером, а затем бросил его, словно дротик, в рисунок, висящий над книжными полками. Острый конец пера воткнулся в нарисованную ногу навозного петуха, Gallus gallus faeces, изображенного со скарабеем в клюве.

– Благородная птица, – пробормотал Ротбарт, выкусывая грязь из-под ногтей, – начинает с вещей низменных и поедает совершеннейших созданий.

Он ожидал, что дочь поднимает глаза от книги и скажет: «Да, папа», но ответом ему была тишина. Над головой у него двуглавый гербовый орел в массивной клетке из кованого железа расправил черные крылья. Одним клювом он зевнул, а другим защелкал. По комнате распространился мускусный запах.

Почему Одилия не изучает увлекательную родословную голубей?

Фон Ротбарт тяжелыми шагами спустился по лестнице. Поочередно заглянул во все комнаты башни. В гардеробной его вероломно клюнул башенный петух Шантеклер. Ротбарт остановился, припоминая, кем был раньше этот красноголовый забияка – садовником, не полившим вовремя капусту, или стекольщиком, вставившим в раму мутное стекло.

Он надеялся, что найдет дочь в кухне и что провинилась она только тем, что со страниц бесценных книг придется смахивать крошки. Но там он застал лишь новую кухарку, которая сразу робко выскользнула за дверь. Фон Ротбарт протянул руку над кипящим котлом и зачерпнул немного сажи с горячей печи.

Колдун выглянул из парадных дверей и оглядел широкий ров вокруг дома и плавающих по водной глади лебедей. Ленивейшие птицы, хмыкнул он. Даже на берег почти не выходят.

Он потер друг о друга кончики пальцев. Как только сажа упала на землю, перья одного из лебедей стали угольно-черными, а клюв его заблестел, как кровь.

– Одилия, – позвал он, – а ну домой!

Черный лебедь подплыл к берегу и медленно, вперевалку подошел к фон Ротбарту. Черная шея птицы изогнулась, словно змея, и красный клюв коснулся его сапог.

Одилия скорее пала духом, чем рассердилась, когда ее обнаружили. Хотя в лебедином обличье она должна была отличать в стае одного лебедя от другого, проплавав полдня, ей не удалось найти Эльстер. Или, если даже нашла – девушка-Одилия не могла называть этих лебедей самками, хоть папа и настаивал на правильности терминологии, – она никак не заявила о себе.

– Ну его к жабам, это лебединое тело, – проворчал отец. – Хочу видеть лицо моей дочери.

Одилия мысленно произнесла фразу из rara lingua, которая развеяла ее оперение и изменила обличье. Превращение оставило после себя слабость и чувство голода: она видела, как отец, обернувшись филином, разом проглатывал зайца, но сама даже в лебединых перьях не могла заставить себя подкрепиться водорослями и мучнистыми корнями камыша. Широкие крылья обратились в руки, и пальцы вцепились в мох между камнями.

– Ну вот и моя дурнушка. – Отец с улыбкой ласково поднял ее за руки. – Лицом проста, да нравом мила. – Он погладил ее щеку большим пальцем.

Она слышала любовь в его голосе, но это привычное умиление ее неказистым лицом и неуклюжей, долговязой фигурой все же ранило. По ее носу вниз скатилась слезинка.