Виктор Петров - Колумбы российские

Несмотря на возбужденные крики испанцев, выстрелов из крепости не последовало, да было уже и поздно — «Юнона» оказалась вне досягаемости.

— Теперь можно становиться на якорь, — с удовлетворением произнес Резанов. Прозвучали резкие слова команды, паруса опустились, и корабль стал на якорь недалеко от берега.

Все с нетерпением ожидали, что же дальше предпримут испанцы!

Долго ждать не пришлось. Со стороны форта показалась конная кавалькада, которая понеслась к берегу. В группе конных было, видимо, пятнадцать солдат, один офицер, судя по его одежде, которая была более ярких цветов, чем форма солдат, и тучный монах, довольно ловко сидевший на лошади. Его черная сутана развевалась по ветру, и вся его фигура выглядела довольно комично. Группа подскакала к низкому, пологому берегу, недалеко от того места, где стала «Юнона». Солдаты начали яростно размахивать ружьями.

— Я думаю, что нужно будет, спустить шлюпку и отправить нашу делегацию на берег, — распорядился Резанов. — Николай Александрович, отправьте мичмана Давыдова для переговоров с этими всадниками, а в помощь ему пошлем доктора Лангсдорфа, тот в случае надобности сможет договориться с патером на латыни…

Резанов внимательно посмотрел на Давыдова и, видимо, остался доволен осмотром. Давыдов, в нарядной форме, при шпаге, выглядел великолепно.

— Ну, с Богом! — произнес он, обращаясь к Давыдову. — Объясните гишпанцам, что мы направляемся в Монтерей, где я намереваюсь лично представиться его превосходительству губернатору Калифорнии. Скажите, что неблагоприятная, дождливая погода и свирепые штормы, да и нездоровье команды, вынудили нас искать временного убежища в бухте Святого Франциска… Этот заход в бухту был совершенно непредвиденным… И как только мы оправимся, приведем судно в порядок, команда поправится, — незамедлительно отправимся в Монтерей!

Шлюпка отчалила от борта «Юноны», и вся команда напряженно следила, как она медленно шла к берегу, где депутацию нетерпеливо поджидала группа конных «гишпанцев». Даже невзрачный эскулап Лангсдорф, не говоря уже о молодом Давыдове, в своем длинном черном сюртуке, был весьма импозантен, еще и потому, что на его груди сияло несколько иностранных орденов.

Испанцы представляли собой необыкновенно красочное зрелище и, конечно, затмили мичмана Давыдова яркими красками своих костюмов. Громадные сомбреро на головах, попоны радужных расцветок на лошадях, седла, отделанные серебром, и, конечно, большущие шпоры — гордость каждого калифорнийского кабальеро. Молодой офицер, по всей видимости комендант форта, был одет в форму особенно ярких цветов, с пончо на плечах и какими-то невиданными роскошными шпорами на сапогах.

Шлюпка подошла ближе, матросы выпрыгнули и помогли Давыдову и доктору Лангсдорфу сойти на песчаный берег.

Мичман Давыдов подошел к молодому офицеру и четко отдал ему честь. Испанский офицер так же энергично приветствовал его. Оба представителя с корабля затем пытались объясниться с молодым испанцем, сначала по-русски, потом перешли на немецкий, английский и французский, но молодой испанец только смущенно качал головой. Его спутник, дородный монах, обратился к Давыдову по-испански, но этим языком ни Давыдов, ни Лангсдорф не владели.

Наступило неловкое молчание. Лангсдорф попробовал применить свои знания латинского и обратился к патеру на латыни. Тот обрадовано ответил, и после этого все пошло, как по маслу.

Монах оказался патером Хосе Урия из местной францисканской миссии. Он был ошеломлен, когда Лангсдорф представил ему Давыдова, мичмана Императорского Российского флота и сообщил, что на борту корабля находится высокий сановник, действительный камергер двора русского императора.

Монах повернулся в сторону подошедшего к ним молодого испанца и представил:

— А это дон Луис де Аргуэльо, в настоящий момент исполняющий обязанности коменданта здешнего порта и крепости Сан-Франциско на время отсутствия его отца, который по распоряжению губернатора отправился в Монтерей.

Молодой человек учтиво пожал руки Давыдову и Лангсдорфу. Оба испанца были страшно поражены, узнав, что в их порт прибыла такая высокая особа из далекого Петербурга, по имени Резанов. Лангсдорф не преминул титуловать его, как «барона фон Резанофф». Испанцы, как видно, уже знали о нем.

Патер Урия осторожно осведомился:

— Мы уже наслышались о замечательной экспедиции его превосходительства камергера Резанова, который совершает кругосветное путешествие на двух военных фрегатах. Мы слышали, что он выехал из Европы почти три года тому назад. Но, скажите, почему, — здесь патер немного поколебался, — почему он прибыл сюда на таком маленьком корабле?

— В этом нет ничего удивительного, патер Хосе. Экспедиция камергера Резанова выполнила свое задание, и он отправил оба фрегата обратно в Россию. А теперь он совершает инспекционную поездку по русским колониям в Америке и заодно решил нанести официальный визит его превосходительству губернатору Калифорнии, в Монтерее, — внушительно произнес доктор Лангсдорф. — К сожалению, на пути в Монтерей нас сильно потрепали штормы, что вызвало большие изменения в наших планах. Многие чины команды корабля больны, и нам ничего не оставалось делать, как зайти сюда, в первый порт на нашем пути, — запастись свежими продуктами и водой, если на то будет благосклонное разрешение господина коменданта!

Объяснения Лангсдорфа полностью успокоили подозрения дон Луиса, и он стал живо обмениваться последними новостями с Давыдовым и Лангсдорфом. Потом вдруг новая мысль осенила его.

— Сеньоры, — обратился он к ним, — время еще раннее… может быть, вы окажете честь и поедете позавтракать с моей семьей. Не, откажите в любезности передать мое приглашение его превосходительству. Надеюсь, что он соблаговолит посетить наше скромное жилище.

— Конечно, конечно! Мы немедленно же вернемся на корабль, чтобы передать ваше приглашение господину камергеру.

В то время как гребцы усиленно налегли на весла, чтобы скорее вернуть двух парламентеров на корабль, дон Луис немедленно же отправил одного из своих солдат в президио — резиденцию коменданта форта — с приказанием привести еще несколько лошадей для русских гостей, а кроме того, он известил свою мать о том, что он пригласил высокого гостя на завтрак.

Резанов был очень доволен, услышав доклад об успешных результатах миссии Давыдова и Лангсдорфа. Прием испанцев оказался куда более дружественным, чем то, что он испытал в Японии. Каждый раз, когда он вспоминал о тех унижениях, что русским пришлось вынести от японцев, и о своем по сути четырехмесячном заточении, кровь его закипала и он судорожно сжимал кулаки. Поэтому, хотя он и услышал благоприятные новости о дружеском приеме его делегации на берегу, он, помня японские злоключения, сначала заколебался — принимать ли приглашение, а вдруг это западня! Но вскоре отбросил свои подозрения — если что-либо случится с ним, посланцем русского императора, то мадридский двор услышит много неприятного от русского самодержца. А главное, ему сразу вспомнились цинготные больные не только на корабле, Но и в Новоархангельске. Им нужна помощь и довольно скорая — и в этом случае негоже думать о своей безопасности. Он должен привезти им провизию.

— Мы отправляемся на берег немедленно, — сообщил он Давыдову и Лангсдорфу. — На берег с визитом к заместителю коменданта и его семье, кроме меня, поедут лейтенант Хвостов и доктор Лангсдорф. Вы, — обратился он к Давыдову, — останетесь исполнять обязанности командира судна. Корабль и его команда будут в вашем полном распоряжении. Я не жду никаких неприятностей на берегу, но ежели, паче чаяния, с нами случится непредвиденное, действуйте смело и решительно… Мы отправимся сразу же, как только я переоденусь соответствующим образом…

Резанов исчез в своей каюте, где его камердинер приготовил подходящую к случаю одежду. Переодевание не заняло много времени. Полупарадная форма тем не менее выглядела на нем очень импозантно. В полную парадную форму он намеревался облачиться только для нанесения визита губернатору. Когда Резанов появился на палубе в даже полупарадном мундире, он просто ошеломил всех присутствующих своим великолепием — красивый, в обшитом золотом мундире и белоснежных панталонах, со шляпой в руке и широкой орденской лентой через плечо, с несколькими орденами на груди, с прекрасной выправкой и точеными чертами породистого лица с высоким лбом…

Выход камергера из лодки на берег был не менее торжественным. В тот момент, когда он ступил на землю, с «Юноны» раздался громкий пушечный салют из семи выстрелов. Стоявшие на берегу лейтенант Хвостов и матросы, сошедшие на берег с лодки раньше, четко отдали ему честь.