Виктор Петров - Колумбы российские

говорил, что на корабле существенный недостаток в пище, и чем скорее команда получит продукты, тем лучше.

— Об этом, пожалуйста, не беспокойтесь, сеньор камергер! — обрадовано заявил дон Луис, которому, видимо, страшно хотелось хоть чем-то услужить Резанову. — Я уже распорядился, и необходимые продукты доставляются на берег, к вашему кораблю. Все, что вам нужно, — это приказать своей команде начать погрузку продуктов на корабль.

— Это было чрезвычайно любезно с вашей стороны, сеньор лейтенант… Я хотел бы лично наблюдать за погрузкой провизии…

Он повернулся к матери дона Луиса:

— Донья Игнасия, не почтите за невежливость, но долг призывает нас обратно на корабль… Нет слов выразить нашу признательность за такой теплый прием и прекрасный завтрак…

Он встал и, склонившись, поцеловал руку хозяйки дома.

— Сеньорита Кончита… если разрешите так называть вас… для меня было наслаждением поговорить с вами, — и он также почтительно поцеловал руку девушки.

— Надеюсь, вы не откажетесь завтра приехать к нам на завтрак, — пригласила она его.

— Счел бы для себя большой честью принять ваше приглашение, — ответил Резанов, — но, боюсь, что, наверное, было бы нескромно пользоваться вашим гостеприимством, пока мы не услышим реакцию его превосходительства губернатора из Монтерея. Кто знает, может быть, у него имеются свои собственные взгляды на отношения между нами и испанской администрацией в Монтерее.

Конча комично сморщила свой носик и уверенно сказала:

— Об этом не беспокойтесь, сеньор. Я все устрою.

И она улыбнулась улыбкой женщины, знающей,

что ее желаниям отказа не бывает.

Резанов попрощался с доном Луисом:

— Надеюсь, дорогой дон Луис, что вы пошлете вестника в Монтерей сегодня и сообщите его превосходительству о моем прибытии в крепость Сан-Франциско. Известите его, пожалуйста, что я буду рад отправиться в Монтерей лично представиться губернатору, как только он вызовет меня. Поездки верхом на большие расстояния для меня не будут препятствием.

— А я уже отправил депешу с извещением о вашем прибытии, сеньор камергер. Вы, вероятно, узнаете ответ губернатора через несколько дней, — с поклоном доложил молодой офицер. Ему, видимо, доставляло большое удовольствие играть роль важного человека и быть на равной ноге с персоной столь высокого ранга как Резанов.

Вернувшись на корабль с Хвостовым и Лангсдорфом, Резанов немедленно распорядился о погрузке провизии на судно. Дон Луис не поскупился и прислал внушительные запасы провизии, уже доставленные на берег залива, которых было довольно для команды на несколько дней. Для нужд команды было доставлено четыре огромных, отъевшихся быка, две овцы, много овощей, а главное — так необходимые лук и чеснок, и много другого провианта.

В этот вечер на корабле устроили большой праздник. Вся команда наелась досыта в первый раз за многие месяцы, что, конечно же, было безрассудством. Но как трудно перебороть искушение. Настроение матросов сразу изменилось. Лица повеселели, появились улыбки — люди стали обмениваться шутками, а вечером над водами тихого залива понеслись звуки песен.

Один только Резанов не принимал участия в общем веселье. Его голова слишком была занята тем, чтобы выполнить поставленную им себе задачу — нагрузить «Юнону» доверху продуктами и доставить их без промедления на Ситку Баранову.

— Ну что, Николай Александрович, — обратился он к Хвостову, стоявшему на палубе, — довольна команда?.. Наконец-то поели вдоволь.

— Да, конечно… что и говорить… сегодня для всех был настоящий пир.

Потом он нахмурился:

— Вот только эти матросы-пруссаки, которых мы получили по контракту от Вульфа, меня беспокоят.

— В чем дело?

— Какие-то они недовольные… говорят, что не хотят работать на нашем корабле… требуют, чтоб свезли их на берег… хотят здесь остаться… Но это же невозможно, ваше превосходительство. Без них нам не управиться с парусами.

— Следите за ними построже, — нахмурился Резанов, — до конца срока контракта они в вашем распоряжении. Смотрите, чтобы не сбежали! Между прочим, падре Урия пригласил нас поехать завтра к нему в миссию Сан-Франциско. Приглашение получено, кроме меня, на вас, мичмана Давыдова и доктора Лангсдорфа. Оставьте вашего боцмана за старшего на корабле. Я думаю, что мы это можем сделать. А кроме того, ведь миссия недалеко, всего на расстоянии версты от президио.

Доктор Лангсдорф вернулся на корабль после обильного завтрака в доме Аргуэльо в самом хорошем расположении духа. Ему доставило наслаждение поговорить с падре Урия, обменяться своими знаниями и достижениями в области ботаники и зоологии. Он уже предвкушал удовольствие от своих предполагаемых экспедиций по Калифорнии в поисках новых видов растений и насекомых.

Однако весь его пыл, все его мечты были безжалостно повергнуты в прах Резановым, разговор с которым был подобен ушату холодной воды. За последнее время отношения между Резановым и доктором сильно охладились. Резанов видел насквозь мелочного, честолюбивого доктора, которому страшно хотелось прославиться и стать знаменитым. Одно нужно сказать в его оправдание — он хотел стать знаменитым не только для себя лично, но и во славу любимой им немецкой науки. Несмотря на то, что путешествие Лангсдорфа стало возможным лишь благодаря тому, что он был принят на русскую службу, он все же думал о прославлении своего «фатерланда». И опять-таки, несмотря на то, что до сих пор он ничем не выдвинулся у себя на родине; если у него и были какие-то достижения или открытия, то все они были сделаны или на испанской, или на русской службе. О себе же он думал исключительно как о немецком ученом.

Когда Лангсдорф сообщил о своих планах с завтрашнего дня начать научные исследования Калифорнии, Резанов нанес его мечтам жестокий удар. Он категорически запретил ему совершать какие бы то ни было экскурсии ни в окрестностях президио, ни около духовной миссии Сан-Франциско.

— Но, ваше превосходительство, — запротестовал эскулап, — это же может быть единственной возможностью в моей жизни произвести научные исследования в этой стране, которая в сущности не была по-настоящему изучена…

— Мой дорогой доктор, — нетерпеливо прервал его Резанов и сердито сжал губы. — У меня имеются важные причины к этому распоряжению… Могу вас заверить, однако, что как только представится возможность, у вас будут все средства для того, чтобы вы смогли заняться своим делом… но это время еще не пришло… Постарайтесь запастись терпением!

Резанов резко отвернулся от него и стал размеренно шагать взад и вперед по палубе, глубоко погруженный в свои думы, — двадцать шагов вперед, двадцать назад.

Лангсдорф вскинул руки вверх и в отчаянии посмотрел на Хвостова и Давыдова, надеясь найти у тех сочувствие.

«Что поделаешь с этим упрямым человеком», — пробормотал он себе под нос и отправился в свою каюту. Конечно, Лангсдорфу, занятому только своими личными делами, трудно было понять причины запрета со стороны Резанова. И он никогда, до конца дней своих, не простил этого запрета. Много позже, когда он писал свои «Наблюдения» о путешествии в Калифорнию, немало злых, колких слов написал он о своем патроне.

Конечно, было бы гораздо лучше, если бы Резанов терпеливо объяснил Лангсдорфу, что время для научных экспедиций было неподходящим. И хотя русские были гостеприимно приняты молодым заместителем коменданта, но никто не знает, каков будет ответ губернатора. И все это на фоне неспокойного положения в Европе, все увеличивающейся наглости Наполеона, открыто попирающего существующие договоры и соглашения; поэтому никто не знает, что там вообще происходит. Может быть, губернатор получил сведения, что Испания и Россия находятся в состоянии войны, — тогда что? Да, сейчас русских здесь еще терпят, но как долго это может продолжаться? Нельзя натягивать струны и чрезмерно пользоваться гостеприимством хозяев до получения вестей из Монтерея; нельзя вызывать никаких подозрений. А подобные подозрения могут быть вызваны экскурсиями Лангсдорфа в окрестности президио. Ведь испанцы вполне могут заподозрить, что он не ученый, а шпион! Подозрительность испанцев в отношении иностранцев общеизвестна. Ведь недаром же они закрыли все порты Калифорнии для иностранных кораблей. «Если до сих пор, — думал Резанов, — нам везло, то нельзя нарушать это счастливое стечение обстоятельств. От нашего поведения здесь зависит успех нашей миссии в Калифорнии».

Вся беда была в том, что Резанов обычно редко делился с кем бы то ни было своими мыслями. Если он приходил к какому-то решению, то просто отдавал приказ, ожидая беспрекословного повиновения. Однако он очень мало знал маленького худенького, щупленького остроносого доктора. Свою обиду на Резанова Лангсдорф затаил на всю жизнь.