Игорь Зимин - Александровский дворец в Царском Селе. Люди и стены. 1796—1917. Повседневная жизнь Российского императорского двора

Итак… «в Ванной комнате написаны вновь живопись по потолку и сделан на стене фриз согласно оной, также покрыты стены бирюзовым колером по 3 раза; возле Ванной – в комнате, где помещен бассейн, покрыты: потолок и стены палевым колером и выкрашена белилами на масле за три раза новая перегородка с дверью; в комнате, назначенной для Спальни, расписан потолок согласно поданному мне рисунку; в Гардеробе написана вновь по потолку живопись также устроенном в оной комнате нами расписан соответственно оной потолок; в существующей ныне Спальне – расписан потолок согласно данному мною рисунку; в чуланчике[149] возле парадной спальни покрыты: потолок и стены колером, выкрашена вновь сделанная перегородка, белилами за три раза, где устроен ватерклозет и в проходной комнате написана по потолку под орнамент живопись».[150] Кроме этого, живописные и малярные работы затронули также коридор первого этажа левого, императорского флигеля, Большой гардероб, переднюю комнату «на подъезде» и вновь сделанную дубовую лестницу.

В марте 1837 г. мастер Гамбс выполнил крайне ответственный заказ, доставив в опочивальню их величеств двуспальную кровать красного дерева с резьбой.

Большую часть ремонтных работ провели весной 1837 г., до приезда в Александровский дворец детей Николая I. Ольга Николаевна вспоминала, что весной и летом 1837 г. она, Адини и младшие братья оставались в Александровском дворце «под покровительством нашего маленького князя Голицына, этого милого старичка, который никогда не казался нам старым, а также некоей мадам Плещеевой, жившей обычно в Павловске… Постоянно осаждали мы обоих старичков расспросами о наших тетках, сестрах Папа, которые все пятеро были очень хороши собой. Мы рассматривали их портреты, просили рассказать нам об их характерах, манерах, появлении в свет. Сравнивали эти идеальные для нас существа с собой и находили себя очень посредственными в сравнении с ними.

Вообще же эта осень проходила спокойно и для нас была заполнена работой. Анна Алексеевна очень следила за моими науками: предполагалось, что я выйду замуж в шестнадцать лет. Я начала писать маслом. Наш учитель рисования Зауервейд устроил мне в Сашиной башне[151] ателье, к которому вели сто ступенек. Оттуда можно было наблюдать за облаками и звездами.[152] Он хотел научить меня быстрой и успешной манере писать. Я принялась за это с восторгом и была вскоре в состоянии с успехом копировать некоторые картины в Эрмитаже».

Весной 1838 г. главный вход в Александровский дворец со стороны колоннады по распоряжению Николая I украсили двумя статуями, отлитыми на Александровском литейном заводе из чугуна.

Первая из фигур – «Русский парень, играющий в бабки» – была выполнена по оригиналу (1836 г.) Н.С. Пименова. Вторая – «Игра в свайку» – выполнена по оригиналу А.В. Логановского (1836 г.).

Подчеркнем, что этот проект также плотно курировался императором, не только внимательно отслеживавшим процесс создания скульптур, но и неоднократно высказывавшим свои рекомендации. Например, в декабре 1836 г. император, через министра Императорского двора, высказал пожелание «обоим художникам вылепить драпировки в виде полотенца, прикрывающие “тайные части тела”, чтобы можно было эти драпировки приставлять и прикреплять к фигурам по надобности»[153]. Как это («приставлять и прикреплять») должно было происходить, не очень понятно, так же как и когда наступала эта «надобность». Однако распоряжения Николая I не обсуждались, и в мае 1837 г. скульптуры с полотенцами на бедрах показали императору, который и распорядился отлить фигуры из чугуна. Также император лично определил, что фигуры следует установить «без пьедесталов, на постаментах среднего крыльца», что и было исполнено весной 1838 г.

Семья Николая I жила в Александровском дворце осенью в 1837, 1838 и 1839 гг., уезжая в Петербург только в конце ноября. Например, в дневнике А.И. Храповицкого (22 октября 1838 г.) упоминается о театральной постановке в Александровском дворце: «При сем спектакле присутствовала вся императорская фамилия с многочисленным двором. Во время французской пьесы[154] аплодисментов почти не было, но в продолжение русской государь много аплодировал и смеялся. Потом всем было объявлено высочайшее благоволение».[155]Но семья императора далеко не всегда собиралась в Александровском дворце в полном составе. Так, в 1838 г. императрица Александра Федоровна много месяцев провела за границей в сопровождении своего нового лечащего врача М.М. Мандта. Кроме этого, старшие дети выросли, и родители были озабочены их судьбой, подбирая мужей Марии и Ольге и невесту наследнику. Поэтому родители часто отправляли «на дачу» только маленьких детей в сопровождении их воспитателей.

Юноша, играющий в бабки

Юноша, играющий в свайку

Когда императрица осенью 1838 г. вернулась из-за границы в Царское Село, в Александровском дворце произошло очень важное событие – в октябре 1838 г. в резиденции состоялась первая официальная встреча герцога Максимилиана Лейхтенбергского с родителями его будущей жены, великой княжны Марии Николаевны. Максимилиан Лейхтенбергский побывал в России еще в 1837 г. и был тепло принят в Зимнем дворце, где и познакомился со старшей дочерью Николая I. 2 июля 1839 г. старшая дочь императора, великая княжна Мария Николаевна, вышла замуж, оставшись при этом в России.

Герцог Максимилиан Лейхтенбергский

Великая княжна Мария Николаевна

Эти приятные семейные хлопоты не прерывали непрерывный процесс наполнения комнат Александровского дворца разными вещами и милыми безделушками. Например, в сентябре 1839 г. в резиденцию, на половину императрицы, доставили целую коллекцию – 32 штуки разных фарфоровых фигур. В их числе – шесть обезьян «стоячих и сидящих, представляющих музыку». Надо сказать, в семье фарфор любили, что вылилось не только в коллекционирование декоративного фарфора, но и в целое направление, связанное с декорированием мебели и интерьеров фарфоровыми вставками.

Осенью 1839 г. повзрослевшая великая княжна Александра Николаевна блестяще проявила свои театральные способности, разыграв старшего брата, который совершенно не узнал юную младшую сестру в образе провинциальной офицерской жены «из Торжка». Воспитатель великого князя Ф.П. Литта описывает этот эпизод следующим образом: «В воскресенье на вечеру у императрицы была первая мистификация. Великая княжна Александра Николаевна вывела себе брови сажей, надела чепчик и палатин императрицы и принимается как М-m Максимович из Торжка. Шутка была для наследника, который совершенно и попался, говорил с ней долго, умирая со смеху над неловкостию и провинциальными манерами Максимовичевой. Он почти испугался, когда Александра Николаевна закрыла себе брови и показалась ему в настоящем виде».

Поскольку импровизация удалась, шутку решили повторить на вечере у императрицы. Великая княжна в роли жены офицера из Торжка, приехавшая в столицу определять своих детей, импровизировала подчеркнуто неловкие манеры и шепелявую речь перед членами царской семьи и придворными. Император, посвященный в секрет, подходил по очереди к разным лицам и рассказывал «о проказах молодости Максимовичевой». Придворные с трудом сдерживали смех, совершенно не подозревая, что их разыгрывают, и удивлялись лишь тому, как может императрица запросто принимать в свое общество такую смешную персону. Когда секрет раскрылся, недоумению и веселью присутствующих не было предела.[156]

Великий князь Александр Николаевич.

Худ. Ф. Крюгер. 1840 г.

В 1840 г. в семье обозначились перспективы еще одного брака. Предполагалось, что наследник-цесаревич женится на принцессе Максимилиане Вильгельмине Августе Софии Марии Гессенской. Когда состоялась помолвка, Александра Федоровна приказала выгравировать дату «21 апр. 1840» на своем золотом кресте с четырьмя бриллиантами и шпинелью. Позже, когда состоялась помолвка Ольги Николаевны, на кресте появилась еще одна семейная дата «1 июля Ольга 1846». Дата свадьбы наследника и Марии Александровны отложилась на одной из брошей императрицы: «16 апреля 1841». После смерти Александры Федоровны золотой крест и брошь вошли в число коронных бриллиантов.