Коллектив авторов - Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)
Стоит обратить внимание на несколько важных ментальных и дискурсивных ходов, использованных в этих объяснениях. Юноша объявил о своем желании обратиться за помощью к США, тем самым воспроизводя одно из базовых положений советской пропаганды – об отсутствии внутренних политических сил, способных поддержать «антисоветские» выступления. Выбор названия одной из первых в России революционных организаций свидетельствует о положительном потенциале «подпольного мифа» в советской пропаганде914. Иван Сипратов, как и многие другие его сверстники, обратился за источником вдохновения к «героическим страницам прошлого», которые изучались на уроках истории и литературы на протяжении всей средней школы.
Британский историк Юлиане Фюрст говорит о близости важнейших советских героических образов примерам агиографической литературы: узнав о них, молодые люди должны были сразу же вступить на путь подражания «советским святым»915. Особое место в этом пантеоне занимали молодые подпольщики из организации «Молодая гвардия», действовавшей в годы Великой Отечественной войны на территории оккупированного Донбасса916. Роман А.А. Фадеева о героях Краснодона (первый вариант – 1946) давал образцы конкретных практик: создание подпольной организации, распространение листовок, вывешивание флагов. Задержанная в Латвии школьница заявляла: «Листовку, озаглавленную “Вся власть народу, [пропуск в тексте протокола]” писала я и сознавала, что я пишу листовки с антисоветским содержанием. Я читала книги “Молодая гвардия”, Горького “Мать” и так я также задумала написать антисоветские листовки. <…> Я правильно поняла книги “Молодая гвардия” и Горького “Мать”, когда их прочла»917. Даже прибалтийские школьники, в действиях которых основным были национально-освободительные идеи, использовали в качестве образцов для подражания героев фадеевского романа, отмечая его влияние наряду с «буржуазно-националистической» литературой: «Я читал также и советскую литературу: Фадеева: “Разлом”918, “Молодая гвардия”. Основанием для создания организации послужило вывешенное знамя, так как нам это очень понравилось»919.
Популярность романа А.А. Фадеева и снятого по его мотивам кинофильма Сергея Герасимова (1948) была не только следствием пропаганды. Она стала знаком изменившейся в годы Великой Отечественной войны роли подростков в обществе. Уже в 1942 году в тех пионерских журналах, выпуск которых не прекращался во время войны, стали регулярно печататься повести, рассказы и поэтические произведения о детях и подростках на войне. Были учреждены специальные рубрики, где публиковались документальные очерки о юных героях920. Показательно название такой рубрики из журнала «Пионер» – «Вместе с отцами», подчеркивавшее стирание возрастной границы между детьми и взрослыми. Все поколения советских граждан в равной мере боролись или трудились для достижения общей цели – победы в войне. По сути, именно военный период стал временем максимальной автономизации советских детей и подростков – столь самостоятельными в послевоенные годы они не были вплоть до последних лет перестройки.
Классическая «агиография» советских «святых» военного времени сложилась уже в первые послевоенные годы. Вот только некоторые произведения, опубликованные в конце 1940 – начале 1950-х годов: Валентин Катаев – «За власть Советов!» (1949; в ред. 1961 – «Катакомбы»; экранизация – 1951); Лев Кассиль – «Великое противостояние» (1943 – 1947) и «Улица младшего сына» (1949, экранизация – 1962); Валентина Осеева – вторая часть трилогии «Васёк Трубачев и товарищи» (1952, экранизация «Отряд Трубачева сражается» – 1957); Рувим Фраерман – «Долгое плавание» (1946). Из общего потока военных для детей и о детях выбраны только книги «первого эшелона», герои которых, подростки, оказались вовлечены в подпольную борьбу на оккупированной территории. «Великое противостояние» было поощрено премией Министерства просвещения РСФСР, «Улица младшего сына» и первые две книги трилогии о Трубачеве – Сталинской премией.
Евгений Добренко считает подобные повести одним из наиболее важных жанров послевоенной сталинской культуры. По его мнению, в этих повестях сочетались жанровые особенности производственного романа и советского варианта романа-воспитания, – произведения этого комбинированного жанра представляли собой «наглядное пособие по сознательной дисциплине»921. Развивая воспитательные традиции тимуровской трилогии А.П. Гайдара, авторы школьных повестей стремились создать произведение об идеальном саморегулирующемся коллективе и предложить его в качестве образца для решения конкретных педагогических задач.
В основе сюжета военных повестей о подростках действительно часто лежала история о том, как на смену нарушенному войной дисциплинирующему механизму школы приходил самодисциплинирующийся коллектив пионерского отряда или подпольной юношеской организации, но в нем сохранялась общепринятая советская иерархия детей и взрослых. Например, внешним дисциплинирующим актором по отношению к отряду Васька Трубачева остается школьный учитель и другие участники партизанского отряда. Именно отсутствие явных указаний на руководящую роль партийной организации стало причиной появления второй редакции романа «Молодая гвардия» (1951), где юные герои Краснодона действовали уже не сами по себе, а направляемые взрослыми подпольщиками-коммунистами.
Такие повести, романы и кинофильмы приобретали популярность не благодаря, а вопреки идеологическим декларациям их авторов. Особенно привлекательной для молодого читателя могла казаться сама мысль о возможности нарушения дисциплинарной иерархии, о том, что ровесники могут действовать вне привычных социальных установок, где подросткам уготовано подчиненное положение, – а вовсе не то, что они без контроля взрослых устанавливают новую иерархию по образцу прежней. Среди героев «Молодой гвардии» особенной популярностью, по словам самого Фадеева, пользовались герои «прямого действия» – Сергей Тюленин и Любовь Шевцова, герои-разрушители, трикстеры (поджоги Тюленина, актерство Любки)922.
Такие предпочтения позволяют лучше понять политические сценарии многих «антисоветских» молодежных групп: беспрограммный бунт, стремление к спонтанным действиям и даже идеологический негативизм (обращение к нацистской или «американской» символике). Для многих участников неофициальных объединений советских школьников политическая составляющая их деятельности была вторична: «…я пошел в организацию, потому что любил приключения», – признавался один из подсудимых по делу литовской организации «Железный волк»923.
Советская литературная критика и педагогика признавали «интерес подростка к острой и занимательной фабуле»924. Однако для того, чтобы написать идеологически «правильное» произведение для подростков, придумать такую фабулу было недостаточно. От детского писателя требовалось «дать правдивое и яркое художественное отображение того лучшего и передового, что есть в нашей пионерской организации», при этом он, «…как истинный воспитатель подрастающего поколения, должен… показывать не только то, что есть, но и те богатейшие возможности, которые таит в себе пионерское движение»925. «Безыдейность», предпочтение увлекательного авантюрного сюжета воспитательным задачам литературы были главными пунктами критики военных повестей для школьников. «За ложную романтику и украшательство» (ср. характеристику «Организации невинных сердец» как «ложно-романтической») критике были подвергнуты произведения Л.А. Кассиля и Р.И. Фраермана, и если Кассиля после этого все-таки наградили премией, то Фраерман так и не получил никакого поощрения926. Тем не менее их романы и повести все-таки вышли и были прочитаны десятками тысяч подростков.
Резко отрицательную рецензию получила повесть И.Е. Всеволожского «Пещера капитана Немо» (1946), посвященная приключениям подпольного пионерского отряда на оккупированной территории. Она была определена как книга, «рассчитанная на примитивные и дешевые вкусы любителей “пинкертоновщины”, в извращенном виде рисующая облик наших пионеров» и не имеющая «ничего общего с настоящим пионерским движением»927. Показательно название статьи, опубликованной в журнале «Вожатый» в 1947 году, – «Фальшивая книга». Ценность повести измерялась не только ее идейным содержанием но и «(не)соответствием реальности», точнее, дискурсивной реальности, для адекватного восприятия которой необходимо было быть обладателем «стопроцентного соцреалистического зрения»928.