Олег Верещагин - Крылатая сотня. Сборник рассказов
— Сгорел наш "Жало", блин!
А Витька, толкнув пленных в руки казакам (те пошли почти с радостью, чуть ли не рысью!), побежал ко мне, навалился и стал целовать и обнимать. Я сперва обалдел, а потом ответил тем же. Мы "расклеились" через полминуты и свирепо огляделись — никто не смеётся?
Никто не смеялся.
Никто.
* * *
Обращение Шевырёва к нам было кратким и ясным, как божий день.
— Молитесь. Завтра атаман Громов по ваши души приезжает.
С этим мы и разошлись. Если честно, я почему-то здорово перепугался. Мы же ничего плохого не сделали (я уж не мыслил категориями "подвига" — плохого не сделали, и слава богу!), так за что ж "по наши души"?! Мама родная, и кстати, мама-то всё время плачет… Может, знает что-то, о чём мы ещё не знаем?! Бли-и-ин, а если посадят?!
В таком состоянии я сунулся было на двор, но на полпути был перехвачен Дашкой. Она стояла на дороге, как заслон враждебным силам — и взяла меня за запястья. Молча. Потом подняла на меня глаза. И положила голову мне на грудь.
И всё куда-то улетело. Мои проблемы… война… даже мама.
Всё-всё-всё улетело.
Мы стояли посреди пыльной полевой дороги и не слышали, как бьёт на юге канонада — "миротворцы", озверев от потерь, пытались вернуть то, что им отродясь не принадлежало.
— Даш-ка-а… — прошептал я в её волосы. — Я же даже прощенья не попросил…
Она вскинула лицо:
— Женька Битцев литр крови потерял, — сказала она тихо. — Мы с девчонками и сиденье, и ниже отмывали… от этой крови. У Андрюшки Ищенко шесть рёбер сломано, сотрясение мозга, трещина в черепе… А если завтра тебя убьют?
— Нам завтра, может, вообще летать не разрешат… — пробормотал я. Дашка засмеялась —
некрасиво перекосив рот:
— И тебя это остановит?
— Нет, — честно ответил я.
— Тогда поцелуй меня, — просто сказала она.
ИНТЕРЛЮДИЯ:
Вадим Егоров
Эта вечная задачка.
Без решения… Итак,
Звали девочку Чудачка,
Звали мальчика Чудак.
И не важно, сколько прожил
Он на свете и она, -
Не был их никто моложе
Ни в какие времена.
Даже если вы не знали,
То теперь поймет любой:
Как бы мальчика не звали,
Звали девочку Любовь.
Из порочнейшего круга
В этом будничном лото
Что их бросило друг к другу —
То не ведает никто…
Может, радость, может, скука,
Может, годы на плечах…
Звали девочку Разлука,
Звали мальчика Печаль.
Что им мир — дурной и злобный, -
Коль, от счастья онемев,
В нем они мерцали, словно
Две свечи на алтаре…
Краток век любовной блажи…
Зыбким светом одаря,
Их судьба зажгла, судьба же
Их и сбросит с алтаря…
Далеко метнет, далече…
Словно камешки праща…
Звали мальчика До встречи!
Звали девочку Прощай!…
* * *
Громов прибыл в полдень. Мы уже час ждали на площади — одетые в полную форму, но в совершенно варёном состоянии. По-моему, у всех были примерно те же мысли, что и у меня: о наказании. И, собственно, всё, что мы делали, представало перед нами в ином свете: как некая дикая партизанщина, возможно — даже срыв каких-то важных и проработанных планов… Поэтому, когда Громов в сопровождении кучи офицеров и нескольких вызывающе-шикарных конвойцев вышел на крыльцо правления — Колька отчётливо сказал рядом со мной:
— Пи-пец.
Да ужжжжжж… Походило на то. Атаман рассматривал нас тяжёлым, пристальным взглядом крупнокалиберной снайперки. Слева на вынесенных скамьях сидели казачьи старики — те, которые хоть самого атамана могут приговорить к порке по обычаям круга — меня уже просветили…
— Значит, это вы и есть? — спросил Громов. — Ну, чего молчите, вояки? Старший-то у вас имеется? Атаман или кто там… Атаману с атаманом поговорить не грех, пусть выходит!
Колька — вскинув голову и совершенно обречённо — шагнул вперёд строевым: раз, два, три. Отчеканил:
— Сотник Радько!
— С-о-о-тник? — протянул Громов, оглядываясь на своих офицеров. — О как. Да мил друг, за сотника-то люди по десять лет корячатся. А ты, значит, самоприсвоился… угу… — он спустился с крыльца. — База под Краснодаром — тоже ваше дело? — Колька кивнул. — Да ты отвечай, как положено.
— Так точно! — голос у Кольки был отчаянно-высокий.
— И по мелочи разное там…
— Так точно!
— А Зорана Джинджича (1.) не вы убили? — вкрадчиво осведомился Громов.
____________________________________________________________________________________________________________________
1. Ставленник американцев, предатель сербского народа, инициатор выдачи в Гаагу Слободана Милошевича. Убит снайперским выстрелом в Белграде в Видовдан — День Святого Витта, когда сербы отмечают горестную дату поражения на Косовом Поле.
— Так т… — Колька поперхнулся. — Не мы-ы!!! — он ошалело посмотрел на атамана.
— Жаль, — крякнул тот. — Если б вы — точно б тебя на своё место поставил. А раз не вы — подожду…
— Издеваетесь… — выдохнул Колька обречённо, опуская голову.
— Голову подними, сынок, — тихо сказал атаман. Тихо, но все услышали. И, когда Колька поднял голову — Громов вдруг положил ладони ему на виски и поцеловал его в лоб. Развернул, приобняв за плечи, поставил рядом с собой. — Ура, казаки!
И мы покачнулись — всем строем — от обрушившегося со всех сторон громогласного: "Ура!!!" Оно гремело и катилось, снова и снова, никак не могло остановиться, пока Громов не поднял руку. В наступившей тишине подтолкнул Кольку обратно в строй. Лицо Радько горело, глаза были потусторонние, но двигался он чётко.
— Война идёт, братья казаки. Чем окончится — мы знаем. Победой, — твёрдо сказал атаман. — А вот когда — вопрос посложней. Но кончится. И тогда всем дадим, что заслужено — сполна. А пока… — он кивнул, подошёл один из офицеров — с большой коробкой. — Пока — что могу. Как атаман. И кубанский и терский, потому как Шевцов, атаман терский, пал позавчера смертью храбрых в бою… — вокруг раздались возгласы, видимо, терцы этого ещё не знали. — У меня такое право есть… В общем, так, — он переждал что-то, и я вдруг понял: ему просто тяжело говорить. — Тем, кто в налёте на Краснодар и авианосную группу участвовал — Героя. Остальным — не важно, где они бились, на земле или в воздухе — Георгия четвёртой и третьей степени разом… Радько Николай!..
…У вас такое было?
Я просто ничего не понимал. Мне казалось, что я живу в каком-то сне, и реальность окончательно отодвинулась в невероятную даль. Журчал цифровик в чьих-то руках. Снова и снова. А на моей груди висела маленькая золотая звезда на чёрно-жёлто-белой ленточке. Совсем небольшая, я вам говорю.