Коллектив авторов - Поэтический форум. Антология современной петербургской поэзии. Том 2

О многом помечтал, о многом передумал.
И был звездой и принцем на коне,
Пока, в конце концов, весь блеск с себя не сдунул
И понял точно,
Что
От жизни нужно мне:
Оставить на земле ни дерево, ни сына,
Ни особняк с бассейном и трубой —
Духовный талый след, хотя бы в пол-алтына,
В котором с грустью мир любуется собой.

В плену бездарных дел, обманчивых открытий
Покажется с утра: иллюзией дышу.
И склеиваю жизнь в мозаику событий,
Прокладывая мысль и чувственность по шву.

И думаю: проснусь непризнанным героем,
Когда уткнётся в ил поэзии ладья.
И будет речь людей гудеть пчелиным роем,
И в каждом слове тлеть измученность моя.

Закономерна смерть. Досаден факт рожденья —
Я этот горький день затёр в календарях.
Напрасны и пусты великие свершенья.
Не лучше ли стоять в распахнутых дверях

И просто лицезреть природы вдохновенье,
Сдержав хмельной порыв и жажду жить, как все;
Не в женщине искать возможность продолженья,
А в звёздных небесах и утренней росе?

Энергетический комок,
Окутанный урчаньем.
Ключ, отпирающий замок
Истоков мирозданья.

Свернувшись
На груди́
В луну,
Вливает сладко, ленно
В меня за волнами волну —
Всю благодать Вселенной.

Из клеток изгоняя хворь,
Чтоб луг души – без рытвин,
Пыхтит один за целый хор...
А я-то думал – дрыхнет.

Смотрю на ребёнка. Щемящее чувство.
Здоров и накормлен. Ему хорошо:
Игрушки, да мамка, и кажется чудом
Движенье вокруг.…
Встал.… Споткнулся.… Пошёл!..

Пошёл. И вот тут-то… не знаю, не знаю…
Завидовать, нет ли, что всё впереди?
Но он – драгоценность. Его пеленают.
И ротик невинный подносят к груди.

А я то.… А я-то изведал. И плёнка
Восторгов истлела. Но вот, изумлён.
И, в поисках чуда, гляжу на ребёнка.
И мне, словно бог, улыбается он.

Скорбный образ, образ милый,
Холмик горестной земли.
И над маминой могилой
Пролетают журавли.
Лето мамино уносят
Безвозвратно. Навсегда.
День печали. Дождик. Осень.
Безысходная беда.

Вот оно – геройское братание!
Память эту чтим мы не впервые.
Холмики могил – напоминание:
Здесь прошли сраженья боевые.
Спят сыны России без пробудки
На просторах близких и неблизких.
И цветы простые – незабудки —
Грустно украшают обелиски.

Что со мною? В душе – соловьи!
Хоть и осень в окошко стучится.
Это руки и губы твои —
Надо ж было такому случиться!
Через уйму промчавшихся лет
Мы с тобою увиделись снова,
И приходит весеннее слово
В этот поздний осенний привет.

Любовь, что пропела мне песнь свою,
Теперь стала просто дружбой.
Я новые песни теперь пою,
Живу, для тебя ненужной.

Ах, было! Смущенье влюблённых глаз
И трепетных рук взаимность.
Слагались стихи, радость пела в нас,
И счастье в глазах светилось...

Не лучше ль то время не вспоминать?
Ведь стало уже привычно:
Весёлой улыбкой тебе сказать,
Что всё у меня – отлично...

Оглядываю прожитые годы
И памятью высвечиваю дни:
Плывут куда-то мимо пароходы —
Не манят их весёлые огни.

Свою читаю повесть беспристрастно
С разлуками щемящими в груди…
Я знаю, всё в ней было не напрасно:
Итоги и финалы – впереди...

Своим путём иду среди дорожек,
Средь хитрых лабиринтов-тупиков,
И взгляд мой всё придирчивей и строже
Преумножает счёт черновиков.

Всё шире вдох моих благодарений
За солнца луч, за друга тёплый взгляд,
За рифмы для своих стихотворений,
За это счастье, полное преград...

Живу, как будто завтра день мой Судный, —
Тряпицей красной среди душ – душа,
И день в тиши, разнообразьем скудный,
Я праздную негромко, не спеша...

Открыты взору небеса и дали,
И к ним стремится жизни колея.
Мои тревоги, радости, печали
Так далеко от суетного дня...

Словно птиц, отпускаю стихи,
Пусть свободно летит моё слово,
Отголоски душевных стихий —
Стаей певчей из плена немого.

А постигну ли времени суть,
Духом над суетою взлетая?..
Вы летите, нелёгок ваш путь
К небу, птицы бумажного рая...

До весны совсем чуть-чуть остаётся.
Вот и снег уже летит, как придётся.
Я свои подставлю снегу ладоши:
«Приземляйся, отдохни, мой хороший!
Тяжело пришлось, к земле подлетая?»
«Да, – вздохнул он, – я устал», – и растаял.

Как любим мы свои обиды!
Мы бережём их, как детей.
За их стеною нам не видно
Чужих мучений и страстей.
Когда мы всё же понимаем —
Пора сомненья разрешить,
Обиду снова вынимаем
Из дальних уголков души.
И вот уже ей места мало,
Собою всё закрыла вновь!
Ну почему обида стала
Для нас важнее, чем любовь?

Прошу прощенья у себя
За нелюбовь к себе, любимой.
За то, что всё вокруг любя,
Саму себя прошла я мимо.
И кто-то, кто во мне сидит,
Уже устал от ожиданья.
Лишь укоризненно глядит
И мне не ищет оправданья.
А я кричу ему: «Прости!
Себя любить я обещаю!
Не обижайся, не грусти!»
А он мне: «Я тебя прощаю!»

Две бабочки – два шарика воздушных —
вот-вот вспорхнут.
Твои слова прощальные бездушны:
в них только суд.
Две бабочки – два шарика воздушных —
я отпущу,
Нескучный сад стал для двоих вдруг скучным —
но я прощу.
Две бабочки – два шарика воздушных —
умчались вдаль…
Бесстрастен мир осколочно-остужный,
горчит миндаль…

Деревенька моя, глубинка —
Неба синего голубинка!
Незабудкой глядишь синеоко,
И глаза твои – с поволокой.

В бескорыстии величава,
Облаками светла и курчава,
Заблудился лён в твоих косах,
А в руках святых – скромный посох.

Мой первый бой, пока дышу я, —
всегда во мне. Ещё бушует…
В багровых трассах степь донская,
необозрима и строга.
Шло наступленье, не стихая,
на укрепления врага.

Я был бойцом второго ряда.
Передо мной – спина бойца.
Прикрытье верное – что надо!
Спина – стена. Спина отца.

Иди за ним. Вперёд! На запад!
Иди и не гляди назад.
Но рухнула стена внезапно,
и перешёл я в первый ряд.

Оголены, как провод, нервы,
иду наедине с судьбой…
Поныне я в ответе первый
за всех, кого прикрыл собой.

Свой путь оценивая строго,
Предубеждения отсеяв,
Скажу: в судьбу мою и строки
Вошли навечно Флот и Север.

Они – и в радости, и в горе.
Они – внутри меня, незримы.
Так входит в Баренцево море
Тепло Гольфстрима.

На фронте, бывало, зайдёшь
в землянку к военным девчатам:
«С комфортом живёшь, молодёжь!
Не то, что другие… Куда там!»

Ну как не обрадуют взгляд
уют и порядок в землянке?!
Портьерки при входе висят.
Ромашки покоятся в банке.

Скатёркою ящик накрыт…
И, Бог его знает, откуда
явилось в задымленный быт
вот это домашнее чудо?!

Пусть завтра в поход, пусть убьют,
пусть на день жилище-времянка, —
но всё-таки мирный уют
наводят девчата в землянке…

Наверно, и надо – вот так.
День каждый – особенно важный.
День – он не случайный бивак,
а жизнь, что даётся однажды.

Ищем орехи, в траве сиротливы,
Листьев дворянских горят вензеля,
Осень по-конски, с растрёпанной гривой
Зорко глядит в нежилые поля.
Ищем орехи, в траве сиротливы,
Скоро их надвое сломит зима,
Выпорхнут души – темны, черносливы,
С ядрышком смысла, с горчинкой ума.
Будут ютиться, найдут ли обитель? —
Только полёт их совсем не высок —
В зимнем клубке из серебряных нитей
Тонок удачи седой волосок.
Райские птицы возьмут эти души
В клювы, на спины, и пустятся ввысь,
В мир, что никем не разъят, не нарушен,
В мир, где орехи не падают вниз.

Закраплены окна геранью,
Разбита и склеена чаша,
Я вышла на росстань страданий —
На проводы листьев опавших,
Где солнца малиновый гелий
В осиновой кроется сакле,
Где осени винное тело
В садах иссякает по капле.
И нет ни огня, ни сиянья
В усопших глазницах палитры —
Лишь дерева ветхое знамя,
И листьев сухие молитвы.